О некоторых новых подходах к изучению летописей
О некоторых новых подходах к изучению летописей
Аннотация
Код статьи
S086956870005866-3-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Гимон Тимофей Валентинович 
Должность: Ведущий научный сотрудник
Аффилиация: Институт всеобщей истории РАН
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Страницы
42-46
Аннотация

         

Классификатор
Получено
15.07.2019
Дата публикации
05.08.2019
Всего подписок
90
Всего просмотров
2898
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf 100 руб. / 1.0 SU

Для скачивания PDF нужно оплатить подписку

Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Дополнительные сервисы на весь выпуск”
Дополнительные сервисы на все выпуски за 2019 год
1 Статья В.Г. Вовиной-Лебедевой поднимает некоторые важные и даже острые вопросы летописеведения и представляется мне очень удачной и своевременной.
2 Прежде всего я хотел бы отметить очень точную, местами резкую, но нигде не выходящую за пределы корректности критику летописеведческой части недавней книги А.П. Толочко1. При всём остроумии и тонкости многих наблюдений автора, при том, что эта книга отнюдь не бесполезна, невозможно принять то, как автор «расправляется» со многими сложными проблемами в изучении Начальной летописи. Вовина-Лебедева, на мой взгляд, ёмко и правильно об этом написала. С другой стороны – и это тоже подчёркивает автор – книга Толочко возрождает традиции скептического подхода к ранним летописям, который всегда провоцировал (и должен спровоцировать на этот раз) «традиционных» учёных на рефлексию и более ответственное обоснование собственных позиций.
1. Толочко А.П. Очерки начальной Руси. Киев; СПб., 2015. С. 20–100.
3 Сложнее обстоит дело с критикой подходов и концепций И.Н. Данилевского. удучи ещё студентом, начинал свой научный путь с полемики как раз с ними2 и скажу к чести Игоря Николаевича, что он отнёсся к моим опытам благосклонно и доброжелательно. Однако я думал уже тогда, и продолжаю думать сейчас, что основные идеи Данилевского представляют собой, скажем так, одну из нескольких всерьёз допустимых опций при анализе летописного текста. Так, хотя у нас нет твёрдого критерия отличения «скрытых библеизмов» от простых совпадений, во многих случаях гипотеза об аллюзии на священный текст выглядит одним из ключей, помогающим лучше понять замысел средневекового автора. Точно так же у нас нет твёрдых доказательств того, что летописцы воспринимали свой труд в категориях Страшного суда или прижизненного покаяния3 днако подобное предположение допустимо, и оно помогает объяснить многие особенности летописных текстов. Я сам склонен думать, что летописцы воспринимали свой труд как авторитетную запись важнейших деяний и происшествий (своего рода протокол), а вот о том, в какой конкретно ситуации такая запись могла бы в будущем пригодиться, могли иметь различные представления (и в том числе думать о Страшном суде), либо даже не иметь никаких.
2. Гимон Т.В. Для чего писались русские летописи? // Журнал ФИПП1998. № 1(2). С. 12–13.

3. Эти две возможности И.Н. Данилевский считает равно допустимыми (Данилевский И.Н. Повесть временных лет. Герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004. С. 264).
4 И ещё один момент. Гипотезу Данилевского о предназначении летописей для Страшного суда часто критикуют за то, что он приписывает средневековым книжникам какое-то странное представление о взаимоотношениях человека и Бога (например, Вовина-Лебедева пишет: «еужели летописец мог думать, что Спасителю, чтобы произвести суд, нужна летопись или любые другие письменные донесения?»). летописец, работавший в недавно крещённой стране, мог быть носителем весьма архаичных представлений о взаимоотношениях человека и высших сил, которые могли допускать подобные формы взаимодействия. Вспомним хотя бы многочисленные древневосточные письменные тексты о достижениях правителей, адресованные божествам4.
4. См., например: Красова А.А. Ассирийское историописание XIV– вв. до н.э. Многообразие жанров // Древнейшие государства Восточной Европы. 2013 год. Зарождение историописания в обществах Древности и Средневековья. М., 2016. С. 41–45, 61–62.
5 В.Г. Вовина-Лебедева немного затронула такую тенденцию в летописеведении, которую можно обозначить как моду на кодикологические реконструкции. Шахматов и его ближайшие последователи, как правило, любые расхождения между дошедшими до нас памятниками объясняли в категориях переработки всего летописного текста (т.е. всякий раз предполагали, что на новом этапе работы летопись полностью перепис). Напротив, ряд современных авторов (А.А. Гиппиус, который здесь является пионером, С.М. Михеев и я)5 склонны прибегать к гипотезам о том, что в утраченном протографе могли быть заменены тетради, переписана только часть текста, добавлен текст на полях, вставлены или переставлены листы. Соответственно, расхождение между дошедшими до нас текстами объясняется тем, что один передаёт состояние протографа до этих изменений, а другой – после.
5. Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской первой летописи // Новгородский исторический сборник. Вып. 6(16). СПб., 1997. С. 13–14, 24–28, 64–69; Гиппиус А.А. К проблеме редакций Повести временных лет. I // Славяноведение. 2007. № 5. С. 42; Гиппиус А.А. К проблеме редакций Повести временных лет. II // Славяноведение. 2008. № 2. С. 20–22; Михеев С.М. Кто писал «Повесть временных лет»? М., 2011. С. 18–20, 38–40, 130, 151–152; Гимон Т.В. Историописание раннесредневековой Англии и Древней Руси. Сравнительное исследование. М., 2012. С. 524–536.
6 Хотя иной раз остаётся ощущение чрезмерной увлечённости такими, иногда весьма гипотетичными, реконструкциями, всё же я считаю их вполне легитимным приёмом. Во-первых, как в этой связи справедливо отмечал Гиппиус, немногие дошедшие до нас летописные рукописи на пергамене демонстрируют кодикологическую неоднородность6. Например, Синодальный список Новгородской I летописи состоит из частей, написанных в XIII и XIV вв., имеет сделанные разными почерками приписки о событиях XIV в., а кроме того в нём кем-то произведены два политических (промосковских) исправления7. Более чем вероятно, что и многие из недошедших до нас кодексов содержали разные пласты добавлений и исправлений. Во-вторых, как раз об этом говорят зарубежные аналогии: рукописи, содержащие тексты такого же типа, что русские летописи (анналы, хроники – нюансы различия этих терминов в данном случае не важны), иногда включают в себя разновременные части, отражают процесс не только продолжения летописи новыми погодными записями, но и замены тетрадей, глоссирования, выскабливания, исправления и т.п.8
6. Гиппиус А.А. К проблеме редакций… С. 42–43.

7. Гимон Т.В. Новгородское историописание в правление Василия Калики (1330–1352) // Историческое повествование в Средневековой России К 450-летию Степенной книги. Материалы всероссийской конференции. М.; СПб., 2014. С. 36–50.

8. См.: Гимон Т.В. Историописание С. 338–496, 524–528.
7 Это – к вопросу о том, чтó дают зарубежные аналогии. Хотя ни одна аналогия не способна ничего доказать, они дают нам представление о спектре возможностей: как могло быть, какого рода предположения мы можем строить, стремясь объяснить то или иное соотношение дошедших до нас текстов.
8 Например, как справедливо отмечает Вовина-Лебедева, интересны аналогии, касающиеся приёмов работы сводчиков. К материалу, собранному в моей книге, добавлю интересные наблюдения, сделанные сравнительно недавно Д. Броуном над «Хроникой Мельроза» – шотландским анналистическим кодексом XII–XIII вв. тот памятник вначале был создан как свод на основе более ранних текстов, а потом в течение более чем лет (с 1170-х по 1280-е ) продолжался, с разной степенью систематичности, новыми записями. Над созданием ретроспективной части (собственно свода) ок 1173–1174 гг. трудились, в основном, трое писцов (писцы 3, 6 и 5), причём они работали параллельно над разными частями текста. Манера работы у них была разной. Писец 5 создавал именно свод на основе двух источников; иногда, если в обоих шла речь об одном и том же событии, составлял сводный рассказ, перемежая небольшие фрагментытекстПисцы 6 и 3 использовали только один из этих двух источников, возможно, писец 3 работал с другой его редакцией (а значит – с другой рукописью). Ещё один, третий источник использовал исключительно писец 6 (черпая оттуда сведения о римских папах), а писец 3 начал привлекать дополнительные данные тогда, когда стал писать об относительно недавних событиях9. Думаю, что этот пример весьма поучителен в плане того, насколько нелогичной, нерегулярной (с современной точки зрения) может быть работа средневековых летописцев-сводчиков – тех самых, от кого мы (воспитанные в шахматовской традиции) ждём цельности замысла и чёткой политической позиции.
9. Broun D. Creating and Maintaining a Year-by-Year Chronicle: The Evidence of the Chronicle of Melrose // The Medieval Chronicle. 2009. Vol. 6. P. 144–146.
9 В дополнение к сказанному Вовиной-Лебедевой я хотел бы отметить ещё одну тенденцию в современном летописеведении: интерес к тому, что я бы назвал «источниковедением содержания». В центре летописеведческих работ всегда стояли и продолжают стоять вопросы истории текста. И это абсолютно закономерно: летописи – сложносоставные памятники, и главная источниковедческая задача в применении к ним – выяснить (в идеале), какой фрагмент когда, кем и при каких обстоятельствах был написан, а также какие изменения претерпевал впоследствии. Однако в недавнее время приобрели популярность подходы, связанные не сколько с изучением истории текста, сколько с применением к дошедшим до нас текстам каких-то методик, позволяющих сказать о них нечто неочевидное при простом прочтении. Один из таких подходов – поиск скрытых библеизмов (и шире – цитат и аллюзий на более ранние авторитетные тексты) – подробно обсуждается Вовиной-Лебедевой10. Но есть и другие:
10. В качестве талантливого образца такого подхода к летописным текстам сошлюсь на недавнюю диссертацию: Андрейчева М.Ю. Образы иноверцев в Повести временных лет. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2017. Выявлением в летописях цитат и микроцитат из переводных памятников (таких как сочинения Амартола, Малалы, Иосифа Флавия и др.) много занимается Т.Л. Вилкул (Вилкул Т.Л. Летопись и хронограф. Текстология домонгольского киевского летописания. М., 2019). О том, что такими авторитетными текстами могли быть более ранние летописи, см.: Толочко А.П. Похвала или житие? (Между текстологией и идеологией княжеских панегириков в древнерусском летописании) // Palaeoslavica. Cambridge (Mass.), 1999. P. 26–38.
10 – исследование устойчивой, трафаретной формы тех или иных видов или групп летописных сообщений (здесь летописеведение может смыкаться с фольклористикой11, а может – с источниковедением документальных памятников)12;
11. Мельникова Е.А. Историческая память в устной и письменной традициях (Повесть временных лет и «Сага об Инглингах») // Древнейшие государства Восточной Европы. 2001 год. Историческая память и формы её воплощения. М., 2003. С. 48–92.

12. Гимон Т.В. Опыт формулярного анализа летописных известий о церковном строительстве (Новгород, XII – начало XIII века) // Ad fontem – У источника Сборник статей в честь С.М. Каштанова. М., 2005. С. 187–204.
11 – систематическое исследование таких случаев, когда в нашем распоряжении имеются два или три независимых летописных рассказа об одном и том же событии (этот анализ позволяет выявить характерные приёмы оправдания либо обвинения действующих лиц, и в конечном итоге лучше понять летописный текст)13;
13. Вилкул Т.Л. Люди и князь в древнерусских летописях середины XI–XIII вв. М., 2009. С. 113–225.
12 – систематическое исследование тематики летописных сообщений (каков круг событий, попадающих на страницы летописей; о чём летопись сообщает эпизодически либо, наоборот, умалчивает)14;
14. Квирквелия О.Р. Методика анализа системы умолчания Новгородской I летописи // Математика в изучении средневековых повествовательных источников Сборник статей. М., 1986. С. 83–97. Я много занимаюсь этим сам, см., например: Гимон Т.В. Историописание… С. 140–160 (на с. 142 см. отсылки к работам, посвящённым анализу летописных известий на какие-то отдельные темы); Guimon T.V. What Events Were Reported by the Old Rus’ Chroniclers? // COLLeGIUM: Studies across Disciplines in the Humanities and Social Sciences. Vol. 17: Past and Present in Medieval Chronicles. Helsinki, 2015. P. 92–117 (https://helda.helsinki.fi/bitstream/handle/10138/153792/VOL17_05_guimon.pdf?sequence=1).
13 – исследование летописных дат с точки зрения того, какие типы событий и почему чаще других получали точные датировки15.
15. Лаушкин А.В. Точные датировки в древнерусском летописании XI–XIII вв. Закономерности появления // Восточная Европа в древности и средневековье: Время источника и время в источнике: XVI чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто, Москва, 14–16 апреля 2004 г. Материалы конференции. М., 2004. С. 101–104.
14 Это лишь некоторые из подобных подходов. Их объединяет попытка систематического анализа специфических особенностей летописных текстов или каких-то конкретных типов летописных известий (рассказов). Обязательной чертой таких исследований является анализ не одного конкретного фрагмента текста, но именно рядов похожих фрагментов. На мой взгляд, подобные исследования очень перспективны в применении к летописям: ведь это протяжённые тексты, состоящие из легко вычленяемых фрагментов (известий, рассказов), часто похожих друг на друга, строящихся по похожим схемам, подлежащих классификации и разного рода подсчётам.
15 Потенциал таких исследований до сих пор недостаточно оценён. С одной стороны, они перспективны потому что могут проводиться с текстами в их дошедшем до нас виде (и в этом смысле не зависеть от текстологических реконструкций – хотя могут и проводиться в отношении реконструируемых текстов тоже, это уже выбор исследователя). С другой стороны, они позволяют лучше понять летописи: о чём они, о каком круге событий? Что было для летописцев главным, а что – второстепенным? Для чего писались летописи? Каковы характерные приёмы умолчания, искажения, оправдания и т.п.? Насколько единообразным или, наоборот, разнообразным было летописание? Насколько сильно характер летописей меняся во времени (скажем, похожи ли друг на друга летописи XII и XV вв.) и в пространстве (так ли уж отличаются новгородские летописи от, скажем, суздальских)? Насколько похоже русское летописание на тексты подобного жанра, создававшиеся в других странах? Иными словами, систематический анализ содержания летописей – ещё один путь, позволяющий нам приблизиться к более точному пониманию летописей как исторического источника.

Библиография

1. Broun D. Creating and Maintaining a Year-by-Year Chronicle: The Evidence of the Chronicle of Melrose // The Medieval Chronicle. 2009. Vol. 6. P. 144–146.

2. Guimon T.V. What Events Were Reported by the Old Rus’ Chroniclers? // COLLeGIUM: Studies across Disciplines in the Humanities and Social Sciences. Vol. 17: Past and Present in Medieval Chronicles. Helsinki, 2015. P. 92–117 (URL: ).

3. Андрейчева М.Ю. Образы иноверцев в Повести временных лет. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2017.

4. Вилкул Т.Л. Летопись и хронограф. Текстология домонгольского киевского летописания. М., 2019.

5. Вилкул Т.Л. Люди и князь в древнерусских летописях середины XI–XIII вв. М., 2009. С. 113–225.

6. Гимон Т.В. Для чего писались русские летописи? // Журнал «“ФИПП”.». 1998. № 1(2). С. 12–13.

7. Гимон Т.В. Историописание раннесредневековой Англии и Древней Руси. Сравнительное исследование. М., 2012. С. 524–536.

8. Гимон Т.В. Новгородское историописание в правление Василия Калики (1330–1352) // Историческое повествование в Средневековой России.: К 450-летию Степенной книги. Материалы всероссийской конференции. М.; СПб., 2014. С. 36–50.

9. Гимон Т.В. Опыт формулярного анализа летописных известий о церковном строительстве (Новгород, XII – начало XIII века) // Ad fontem – У источника.: Сборник статей в честь С.М. Каштанова. М., 2005. С. 187–204.

10. Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской первой летописи // Новгородский исторический сборник. Вып. 6(16). СПб., 1997. С. 13–14, 24–28, 64–69.

11. Гиппиус А.А. К проблеме редакций Повести временных лет. I // Славяноведение. 2007. № 5. С. 42.

12. Гиппиус А.А. К проблеме редакций Повести временных лет. II // Славяноведение. 2008. № 2. С. 20–22.

13. Данилевский И.Н. Повесть временных лет. Герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004. С. 264.

14. Квирквелия О.Р. Методика анализа системы умолчания Новгородской I летописи // Математика в изучении средневековых повествовательных источников.: Сборник статей. М., 1986. С. 83–97.

15. Красова А.А. Ассирийское историописание XIV–VII VII вв. до н.э. Многообразие жанров // Древнейшие государства Восточной Европы. 2013 год. Зарождение историописания в обществах Древности и Средневековья. М., 2016. С. 41–45, 61–62.

16. Лаушкин А.В. Точные датировки в древнерусском летописании XI–XIII вв. Закономерности появления // Восточная Европа в древности и средневековье: Время источника и время в источнике: XVI чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто, Москва, 14–16 апреля 2004 г.: Материалы конференции. М., 2004. С. 101–104.

17. Мельникова Е.А. Историческая память в устной и письменной традициях (Повесть временных лет и «Сага об Инглингах») // Древнейшие государства Восточной Европы. 2001 год. Историческая память и формы её воплощения. М., 2003. С. 48–92.

18. Михеев С.М. Кто писал «Повесть временных лет»? М., 2011. С. 18–20, 38–40, 130, 151–152.

19. Толочко А.П. Очерки начальной Руси. Киев; СПб., 2015. С. 20–100.

20. Толочко А.П. Похвала или житие? (Между текстологией и идеологией княжеских панегириков в древнерусском летописании) // Palaeoslavica. Vol. 7. Cambridge (Mass.), 1999. Vol. 7. P. 26–38.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести