Ab Imperio

730 Рецензии/Reviews cept, or at least deal with, the generally accepted view that liberal democratic politics is, regretfully, never more than the art of the possible; the triumph of pragmatic compromise over ideological purity. As Russians, more than most, have learned in the past century, the single-minded enforcement of the “correct, ideologically pure solution,” does not yield democracy. The story of Putin’s Russia will necessarily focus on the continuing transition of Russian institutions and society from Mikhail Gorbachev’s “perestroika” through Putin’s “managed ” democracy. The analysis of Putin’s years must distinguish between what he should have done and what was not possible. It is, for example, meaningless to blame Putin for Yeltsin’s 1993 Constitution. Furthermore , undeveloped social institutions are not obviously Putin’s fault. Civil interest groups, which play an essential role in the checks and balances of a functioning democracy, must evolve over time. They cannot be imposed from above by Putin or anyone else. Modern democ-racies are dynamic, continually evolving and never complete or perfect. If the process in the United States has been underway for more than 225 years, the English example spans a millennium . Lilia Shevtsova is a shrewd observer of the Kremlin chaos we know as Russian democracy. That makes this book interesting, timely, and worth reading. Those of us outside the Middle Kingdom, however, look forward to her more complete view of contemporary Russia, because Shevtsova is one of the few able to present a coherent view of Russia’s enormously complex transition under Putin. Светлана МАЛЫШЕВА А. Б. Николаев. Государствен- ная дума в Февральской револю- ции / Пред. С. М. Ляндрес. Рязань, 2002. 302 с. (Сер. “Новейшая российская история: Исследова- ния и документы”. Т. 2). ISBN: 5-944730-02-1. Книга А. Николаева опубли- кована в выходящей с 2001 г. серии “Новейшая российская история: исследования и доку- менты” (редакторы: Д. Вульф (Германия/Россия), С. Ляндрес (США), П. Трибунский (Россия)). Выпуск последней связан с по- стоянно действующим между- народным семинаром (органи- заторы: С.Ляндрес, А.Смолин и В.Черняев). 731 Ab Imperio, 4/2004 Работа А. Николаева по- священа изучению нескольких февральских дней революции 1917 г., во время которых прои- зошел переход власти в руки Временного правительства. Внимание автора сосредоточено на важнейших акторах этого процесса – Государственной думе, созданном ею Времен- ном комитете Государственной думы (ВКГД), его Военной комиссии и институте комис- саров. Историк задался целью найти ответ на вопрос: “Какую роль в событиях Февральской революции сыграла Государ- ственная дума, избранная на основе третьеиюньского огра- ничительного избирательного закона?” (С. 9). Постановка данной проблемы, казалось бы, априорно предполагает ответ, звучащий в унисон с положени- ями советской историографии прошлых лет: Дума была под- черкнуто контрреволюционна, что обусловливалось ее проис- хождением и составом. Однако выводы, к которым приходит А. Николаев, противоречат этому утверждению. Ученый пишет именно об авангардной и революционной роли Думы и ее Временного комитета в на- чальный период восстания. ОписываямероприятияДумы 27 февраля 1917 г., Николаев подчеркивает революционность таких шагов, как проведение заседаний Совета старейшин и Частного совещания членов Думы. На последнем был создан Временный комитет. Решения, принятые на этих заседаниях, носили важный символический характер, обозначив не только поддержку революции Думой, но и ее решимость возглавить революционный процесс. Дума не ограничилась символически- ми жестами, но и осуществила важные практические шаги. Особенное значение, по мнению автора, имели такие мероприя- тия Военной Комиссии ВКГД, как создание революционных отрядов, захвативших некото- рые городские объекты и раз- громивших опорные пункты старой власти. Новая власть должна была отстаивать право на существо- вание, демонстрируя способ- ность решать продовольствен- ные проблемы. Николаевым показана работа объединенной советско-думской Продоволь- ственной комиссии, и роль Госдумы в попытках смягчить продовольственный вопрос. Однако автор весьма справедли- во замечает, что обеспечением продовольствием солдат, вы- шедших на улицы и не вернув- шихся в казармы, город был во многом обязан страху горожан, предпочитавших “откупиться” 732 Рецензии/Reviews от возможного произвола и мародерства такими “превен- тивными” мерами, как органи- зация специальных чайных и столовых для военнослужащих. Кроме того, “продовольствен- ное дело на благо революции” стало, как заметил Николаев, своеобразной и довольно безо- пасной формой участия горожан в революции и демонстрации своей лояльности новой власти. Автор книги неоднозначно оценивает политику и практи- ку арестов, инициированных Госдумой и ее структурами. Он указывает на значение думской политики в “разгроме полицейских центров царизма в Петрограде” (С. 200). Но одно- временно автор развенчивает миф об этих арестах как о “спа- сательной миссии” в отношении сторонников царского режима, которым грозили самосуды: ведь инициировавшиеся Думой и ее структурами аресты спро- воцировали волну революци- онного насилия по всей стране. Участвовавшие в самочинных репрессиях солдаты стали од- ним из серьезнейших источни- ков социальной напряженности. Думе и ее ВКГД пришлось бороться с преступностью как милиционными, так и военными средствами. Николаев ставит в заслугу ВКГД и его Военной ко- миссии создание Петроградской городской милиции, которая способствовала продолжению диалога Думы и Советов. Од- нако предположения автора о снижении роста преступно- сти благодаря мерам Военной комиссии, на наш взгляд, не подкреплены сущес-твенными доказательствами. Работа Николаева выполнена в лучших традициях “ленин- градской школы” исследовате- лей революции, которая славна не только концептуальными прорывами, потрясшими в 19601970 -е гг. основы советской историографии революции, но и кропотливой источниковед- ческой работой с документами, живым интересом к истори- ческим “деталям”, из которых складывается мозаика истори- ческого факта. Свидетельство этому – не только содержание самой работы, в которой со- бытия революции реконструи- руются с точностью до часов и даже получаса, но и приложен- ный к монографии подробный поименный общий список Во- енной комиссии ВКГД – всего 446 имен известных и забытых участников событий Февраля, с краткими биографическими характеристиками. Привержен- ность автора академическому “ленинградскому стилю” хоро- шо демонстрирует и его тща- тельная работа с источниками, 733 Ab Imperio, 4/2004 например, с материалами печати, а также особый интерес – ве- роятно, восходящий к трудам В. Старцева – к источникам личного происхождения. В то же время, источнико- ведческий анализ Николаева не всегда безупречен. Так, опора на эго-документы обусловила не только преимущества книги, но и некоторые ее недостатки. В некоторых из ее глав текст несколько перегружен срав- нением фактов из воспомина- ний современников событий революции. Реконструируя события, автор выбирает наи- более вероятные, по его мне- нию, версии, вследствие чего страницы монографии пестрят фразами “предположительно”, “можно предположить”, “ло- гично было бы предположить” и пр. (С. 49-53, 58-59. и т.д.). Это создает впечатление, что исследователь пишет историю событий, исходя не из знаме- нитого ранкеанского принци- па – “wie es eigentlich gewesen [war]” – “как это, собственно, было” (так характеризует ре- цензируемый труд Николаева в своем предисловии С. Лян- дрес), а из положения “как это, собственно, могло бы быть”. Например, изучая “занятие” здания Таврического дворца 27 февраля, историк подходит к мемуарам чисто инструмен- тально, признавая одни версии воспоминаний истинными, а другие – “неправдоподобными” (С. 50). Критерием истинности при этом выступает, как прави- ло, то, что автор понимает под “логикой событий”. На мой взгляд, столь прямолинейно задаваемый вопрос: “Кто из ме- муаристов был прав?” обедняет историческое исследование. Более уместным в монографии был бы анализ таких вопросов: почему участники события по-разному фиксировали пере- житое? Почему одна из версий была, по словам Николаева, “впоследствии принята руко- водством Думы в качестве офи- циальной” (С. 50)? Заметим, что излишнее “упорядочивание” событий постфактум и “вписы- вание” в коллективную память лишь одной трактовки прошло- го может привести к созданию новых исторических мифов. Противоречивость мемуарных свидетельств могла быть обу- словлена не только “неискрен- ностью” или “забывчивостью мемуариста”, но и такими фак- торами, как отсутствие единого руководства восставшими и, в частности, несоблюдением никакого порядка при “взятии” Таврического дворца тридца- титысячной толпой. Очевидно, что в зависимости от местопо- ложения участников захвата и 734 Рецензии/Reviews времени подхода той или иной группы революционеров они видели разные фрагменты про- исходящего и оценивали его по-разному. Уязвима и историографиче- ская составляющая исследова- ния. Особенно это касается об- щей тенденции рассматривать и оценивать мнения отечествен- ных и зарубежных историков по тому или иному вопросу вне историографического контек- ста, без учета времени и места написания работы, имевшейся источниковой базы, научного направления, к которому при- надлежал исследователь, без внимания к его политическим взглядам и пристрастиям. Эта абстрагированность от истори- ографической ситуации прояви- лась как в отдельных очерках книги, так и в историографиче- ском обзоре во введении. Такой подход нередко приводит авто- ра к упрощенным суждениям о развитии исторической науки. Так, дискуссия о соотношении “стихийного” и “сознательно- го” в Февральской революции, развернувшаяся в 1920-е гг., интерпретируется Николаевым (со ссылкой на статью О. Н. Знаменского 1970 г.!), как спор научных концепций, закончив- шийся “к началу 1930-х гг. по- бедой сторонников концепции о руководящей роли партии большевиков в революции” (С. 9). Далее утверждается, что “для объективной характеристики Государственной думы споры о “стихийном” и “сознательном” в революции решающего зна- чения не имели” (С. 10). Вряд ли сегодня нужно доказывать, что спор о стихийности и со- знательности в 1920-е гг. был не столько спором научных концепций, сколько столкно- вением методов легитимации власти большевиков с их оппо- нентами. Результаты данного противостояния оказали весьма значимое влияние на всю после- дующую советскую историогра- фию революции 1917 г. Обзор эмигрантской и за- рубежной историографии в монографии малорепрезентати- вен. Упоминаются лишь точки зрения П. Н. Милюкова и М. Смилг-Бенарио без указаний влияния на их суждения пар- тийной принадлежности. В ка- честве доказательства того, что “постепенно в западной исто- риографии стала преобладать высокая оценка деятельности Государственной думы и ее орга- нов в событиях Февраля 1917 г.” (С. 16) приводится монография Г. М. Каткова (1967 г.), кото- рая, скорее, была маргиналь- ным, чем типичным, явлением в “западной историографии” 1960-х гг. – не только в силу 735 Ab Imperio, 4/2004 эмигрантского происхождения автора, но и его весьма спор- ных взглядов. В монографии в основном представлены точки зрения исследователей из США. Причем в большинстве случаев А. Николаев ссылается не на сами работы, а на материалы реферирования. Не представле- на европейская историография. Особенно удивляет отсутствие ссылок на немецких исследо- вателей революции – Д. Гайера, Д. Байрау, М. Хильдермайера, Б. Бонвеча, К. Альтрихтера и других. Несмотря на то, что в своей книге А. Николаев изначально ставил задачей изучение до- вольно узкого периода истории отдельно взятого института, на мой взгляд, большое значение имело бы также воссоздание образа Думы, складывавшегося в массовом сознании. Ведь для развития русской революции “народная” оценка деятель- ности Думы имела решающее значение. Важно не только как себя позиционировала Дума в первые дни революции, но и как ее решения воспринимались и интерпретировались населе- нием Петрограда и провинции. Думается, что источниковедче- ский анализ хорошо известных историкам революции докумен- тов сегодня уже нельзя сводить только лишь к выявлению того смысла и значения, которые вкладывались в эти документы их создателями. Необходимо обратиться к проблемам рецеп- ции документов, вступивших в общественную коммуникацию. Ссылки на “широкую поддерж- ку внутри страны” ВКГД, осно- ванные на таком источнике, как сообщения “Известий Комитета петроградских журналистов” 2 марта 1917 г. (С. 76), не всегда корректны, а с источниковед- ческой точки зрения еще и поверхностны. К сожалению, автор только упомянул, но не проанализировал комплекс ис- точников, т. н. “четыре аршина” (более 20 тысяч) приветствен- ных телеграмм Госдуме (С. 236). А такое исследование могло бы способствовать рекон- струкции восприятия Думы и ее шагов не только в Петрограде, но и в провинции. Эти замечания ни в коей мере не умаляют значения работы А. Николаева и представленной им оригинальной, подробной кар- тины нескольких судьбонос- ных для России дней Февраля. Монография А. Николаева, ос- нованная на глубоком профес- сиональном анализе богатого источникового материала, без- условно, стала важным истори- ографическим фактом, который не сможет обойти своим вни- манием ни один современный историк революции 1917 г. ...