Кант и формы реализма (пер. М.Д. Евстигнеева)

Хайдеманн Дитман

doi:10.18254/S271326680015836-9

1

1. Введение

2

Задача данной статьи – показать, что “Критика чистого разума” является документом, основывающих реализм, и что современные дискуссии вокруг Кантовского реализма, оформляют теоретический ландшафт дебатов вокруг реализма в целом. Кант не только изобрел современное значение термина реализм’, он также создал теоретическую топографию форм реализма, которая до сих пор оформляет наше понимание философских вопросов, касающихся внешней реальности. Однако, в непрекращающихся дискуссиях о реализме, за исключением, пожалуй, только внутреннего реализма Патнема, игнорируются их собственные корни или, по крайней мере, в них не осознается, что Кант подготовил почву для нашего понимания того, что ‘реализм’ означает, какие принципиальные формы его должны быть выделены и в чем они друг от друга отличаются. Возможно, так происходит потому, что Кант основывает свой собственный эмпирический реализм на трансцендентальном идеализме, а идеализм, в свою очередь, не выглядит привлекательным для большинства людей, занимающихся сейчас философией.

Задача данной статьи – показать, что “Критика чистого разума” является документом, основывающих реализм, и что современные дискуссии вокруг Кантовского реализма, оформляют теоретический ландшафт дебатов вокруг реализма в целом. Кант не только изобрел современное значение термина реализм’, он также создал теоретическую топографию форм реализма, которая до сих пор оформляет наше понимание философских вопросов, касающихся внешней реальности. Однако, в непрекращающихся дискуссиях о реализме, за исключением, пожалуй, только внутреннего реализма Патнема, игнорируются их собственные корни или, по крайней мере, в них не осознается, что Кант подготовил почву для нашего понимания того, что ‘реализм’ означает, какие принципиальные формы его должны быть выделены и в чем они друг от друга отличаются. Возможно, так происходит потому, что Кант основывает свой собственный эмпирический реализм на трансцендентальном идеализме, а идеализм, в свою очередь, не выглядит привлекательным для большинства людей, занимающихся сейчас философией.

3

Согласно стандартному взгляду, идеализм и реализм являются несовместимыми философскими теориями. Для Канта, однако, это не так. Он скорее утверждает, что трансцендентальный идеализм и эмпирический реализм объединяются. То есть, только вместе они демонстрируют, что объекты внешнего восприятия реальны: трансцендентальный идеализм полагает, что объекты, как мы их себе представляем в пространстве и времени, суть явления, а не вещи сами по себе. Это, согласно Канту, предполагает эмпирический реализм, то есть взгляд, согласно которому представленные объекты нашей пространственно-временной системы – это реальные сущности вне нас. В то время как трансцендентальный идеализм указывает на способы, которыми мы представляем объекты, – то есть, на трансцендентальные условия нашего познания последних; эмпирический реализм разъясняет, что объекты, хотя и познаваемые только при этих условиях, существуют независимо от нас в пространстве и времени. Следовательно, Кант утверждает, что совмещение трансцендентального идеализма и эмпирического реализма позволяет избежать скептических выводов по поводу существования внешнего мира.

Согласно стандартному взгляду, идеализм и реализм являются несовместимыми философскими теориями. Для Канта, однако, это не так. Он скорее утверждает, что трансцендентальный идеализм и эмпирический реализм объединяются. То есть, только вместе они демонстрируют, что объекты внешнего восприятия реальны: трансцендентальный идеализм полагает, что объекты, как мы их себе представляем в пространстве и времени, суть явления, а не вещи сами по себе. Это, согласно Канту, предполагает эмпирический реализм, то есть взгляд, согласно которому представленные объекты нашей пространственно-временной системы – это реальные сущности вне нас. В то время как трансцендентальный идеализм указывает на способы, которыми мы представляем объекты, – то есть, на трансцендентальные условия нашего познания последних; эмпирический реализм разъясняет, что объекты, хотя и познаваемые только при этих условиях, существуют независимо от нас в пространстве и времени. Следовательно, Кант утверждает, что совмещение трансцендентального идеализма и эмпирического реализма позволяет избежать скептических выводов по поводу существования внешнего мира.

4

Ясно, что трансцендентальный идеализм и эмпирический реализм не находятся на форпосте современных споров о реализме. Даже в кантоведении долгие годы игнорировали тот факт, что Кант не только самопровозглашенный идеалист, но и самопровозглашённый реалист¹. В некотором смысле это удивительно, ведь Кант в “Четвертом паралогизме” “Критики чистого разума” (A366-380) вводит понятие “реализма” (A369) в философию и предлагает замысловатое различие парадигматических форм реализма, т. е. эмпирического и трансцендентального реализма². Как мы увидим далее, разногласие между эмпирическим и трансцендентальным реализмом должно рассматриваться в терминах принципиальной оппозиции между неметафизической и метафизической формами реализма, которые до сих пор встречаются в современной философии. Мой аргумент в пользу того, что кантовское обсуждение реализма обладает систематическим значением для дискуссий о реализме до наших дней, состоит из двух главных частей. Во второй секции я подробно разбираю то, как Кант сформировал теоретический ландшафт дебатов о реализме, разработав эмпирический реализм посредством противопоставления онтологических и эпистемических обязательств, которые принимает трансцендентальный идеализм с теми, которые принимает трансцендентальный реализм. Оказывается, что кантовское противопоставление эмпирического и трансцендентального реализма выливается в деление между двумя принципиальными формами реализма, которые так и обсуждаются с тех пор: а именно, между неметафизическим и метафизическим реализмом. В принципе, всякая классификация нуждается в критерии, посредством которого можно охарактеризовать нечто как нечто. В третьей секции я выделяю три критерия, которые Кант применяет для того, чтобы разделить эмпирический и трансцендентальный реализм. Даже сегодня эти критерии служат в качестве методологического инструмента для систематизации форм реализма. В четвертой секции я показываю, как эти стандарты классификации – онтологический, эпистемический и истинностный (veridical) критерии – могут использоваться и модифицироваться независимо от исторического контекста с целью создания исчерпывающего разнообразия возможных форм реализма. Итак, я не преследую в этом тексте особенно амбициозных целей: на фоне исторического открытия, что Кант ввел понятие ‘реализма’ в философию и сделал его доступным для общего философского использования, я утверждаю, что он различает некоторые принципиальные форы реализма и что ipso facto соответствующее обсуждение его концепции в большей или меньшей степени сформировало теоретический ландшафт философского реализма вплоть до наших дней.

1. Только приблизительно последние пятнадцать лет наблюдается растущий эксплицитный интерес к тому виду реализма, которого придерживался Кант. Наиболее свежие примеры, см. (Gurofsky, 2018), (Allais, 2015), (Westphal, 2004) и (Abela, 2002). Примеры из более старой литературы, которая рассматривает эмпирический реализм в широком смысле, см. (Okruhlik, 1986), (Stevenson, 1983), (Walker, 1983) и (Walsh, 1903, 1904).

2. Стандартный источник показывает, что понятие ‘реализм’ (‘Realismus’) не использовалось до Канта. См. Zedlers Universal-Lexicon (1731–1754) (https://www.zedler-lexikon.de/index.html?c=startseite&l=de), Adelung: Grammatisch-kritisches Wörterbuch (1811) (https://lexika.digitale-sammlungen.de/adelung/online/angebot), Grimm: Deutsches Wörterbuch (1854-1961) ( >>>> Средневековый спор об универсалиях не касается современной (кантовской) проблемы реализма – как и в случае Декарта и прочих новоевропейских философов – и только лишь использует [слова] realistae и realitas и латинские однокоренные. Ср. также статью “Realismus” в “Историческом философском словаре” (Historisches Wörterbuch, 1992).

Ясно, что трансцендентальный идеализм и эмпирический реализм не находятся на форпосте современных споров о реализме. Даже в кантоведении долгие годы игнорировали тот факт, что Кант не только самопровозглашенный идеалист, но и самопровозглашённый реалист1. В некотором смысле это удивительно, ведь Кант в “Четвертом паралогизме” “Критики чистого разума” (A366-380) вводит понятие “реализма” (A369) в философию и предлагает замысловатое различие парадигматических форм реализма, т. е. эмпирического и трансцендентального реализма2. Как мы увидим далее, разногласие между эмпирическим и трансцендентальным реализмом должно рассматриваться в терминах принципиальной оппозиции между неметафизической и метафизической формами реализма, которые до сих пор встречаются в современной философии. Мой аргумент в пользу того, что кантовское обсуждение реализма обладает систематическим значением для дискуссий о реализме до наших дней, состоит из двух главных частей. Во второй секции я подробно разбираю то, как Кант сформировал теоретический ландшафт дебатов о реализме, разработав эмпирический реализм посредством противопоставления онтологических и эпистемических обязательств, которые принимает трансцендентальный идеализм с теми, которые принимает трансцендентальный реализм. Оказывается, что кантовское противопоставление эмпирического и трансцендентального реализма выливается в деление между двумя принципиальными формами реализма, которые так и обсуждаются с тех пор: а именно, между неметафизическим и метафизическим реализмом. В принципе, всякая классификация нуждается в критерии, посредством которого можно охарактеризовать нечто как нечто. В третьей секции я выделяю три критерия, которые Кант применяет для того, чтобы разделить эмпирический и трансцендентальный реализм. Даже сегодня эти критерии служат в качестве методологического инструмента для систематизации форм реализма. В четвертой секции я показываю, как эти стандарты классификации – онтологический, эпистемический и истинностный (veridical) критерии – могут использоваться и модифицироваться независимо от исторического контекста с целью создания исчерпывающего разнообразия возможных форм реализма. Итак, я не преследую в этом тексте особенно амбициозных целей: на фоне исторического открытия, что Кант ввел понятие ‘реализма’ в философию и сделал его доступным для общего философского использования, я утверждаю, что он различает некоторые принципиальные форы реализма и что ipso facto соответствующее обсуждение его концепции в большей или меньшей степени сформировало теоретический ландшафт философского реализма вплоть до наших дней.

5

2. Оформляем ландшафт: эмпирический и трансцендентальный реализм.

6

Обсуждая реализм, Кант проводит различие между двумя базовыми формами реализма, между эмпирическим и трансцендентальным реализмом. Это различие предвосхищает привычное современное деление на неметафизический и метафизический реализм. Для Канта “реализм” фактически является проблемой классической метафизики, точнее metaphysica specialis. Он отрицает возможность рационального, метафизического познания души, так как мы не можем иметь познания независимо от условий возможности опыта. Эта линия критики подразумевает, что наши онтологические обязательства не могут выходить за пределы того, что мы можем познать. Это особенно ясно из “Четвертого паралогизма чистого разума” первого издания “Критики чистого разума” (A366-380). Здесь Кант сталкивает нас с картезианским сценарием, в обсуждение которого встроено представление форм реализма. Итак, четвертый паралогизм рационалистической метафизики души оказывается ошибочным, так как рациональная установка имеет скептические следствия, потому что существование предметов внешнего восприятия каузально выводится из внутреннего восприятия и поэтому является сомнительным. Этот вывод сомнителен потому, что внешние “причины данных восприятий” могли бы в принципе быть произведены самим восприятием, например, способностью воображения или внутренним чувством и, следовательно, никогда не могли бы быть известны с достоверностью (А366). Согласно картезианской позиции, несомненны лишь объекты непосредственного внутреннего само-восприятия: “я сам со всеми своими представлениями” (A368).

Обсуждая реализм, Кант проводит различие между двумя базовыми формами реализма, между эмпирическим и трансцендентальным реализмом. Это различие предвосхищает привычное современное деление на неметафизический и метафизический реализм. Для Канта “реализм” фактически является проблемой классической метафизики, точнее metaphysica specialis. Он отрицает возможность рационального, метафизического познания души, так как мы не можем иметь познания независимо от условий возможности опыта. Эта линия критики подразумевает, что наши онтологические обязательства не могут выходить за пределы того, что мы можем познать. Это особенно ясно из “Четвертого паралогизма чистого разума” первого издания “Критики чистого разума” (A366-380). Здесь Кант сталкивает нас с картезианским сценарием, в обсуждение которого встроено представление форм реализма. Итак, четвертый паралогизм рационалистической метафизики души оказывается ошибочным, так как рациональная установка имеет скептические следствия, потому что существование предметов внешнего восприятия каузально выводится из внутреннего восприятия и поэтому является сомнительным. Этот вывод сомнителен потому, что внешние “причины данных восприятий” могли бы в принципе быть произведены самим восприятием, например, способностью воображения или внутренним чувством и, следовательно, никогда не могли бы быть известны с достоверностью (А366). Согласно картезианской позиции, несомненны лишь объекты непосредственного внутреннего само-восприятия: “я сам со всеми своими представлениями” (A368).

7

Кант утверждает, что скептический аргумент основан на ложных посылках: во-первых, картезианское сомнение в существовании внешнего мира необоснованно потому, что непосредственно не только внутреннее, но и внешнее восприятие и предметы внешнего чувства не существуют “сами по себе помимо наших чувств” (А369)³. В частности, Кант оспаривает картезианский сценарий посредством указания на тот вид реализма, который лежит в его основе, на трансцендентальный реализм. Он утверждает, что этот вид реализма, который является прототипом современного метафизического реализма, имеет скептические следствия и, соответственно, не может быть защищен. Напротив, тот вид реализма, которого он придерживается, то есть, эмпирический реализм – который фигурирует как форма неметафизического реализма в наши дни – не ведет к скептическим следствиям. В таком случае встает следующий вопрос: что именно отличает эмпирический реализм от трансцендентального? В последующем я начну с обсуждения кантовского изложения эмпирического реализма и предложу некоторые причины для того, почему нам следует рассматривать его теорию в качестве неметафизического прочтения “одного мира”, а не “двух миров” (2.1). Далее я возвращусь к кантовскому изложению трансцендентального реализма и покажу, почему его теория подходит метафизическому прочтению “двух миров” (2.2). Исходя из этой бинарной картины эмпирического и трансцендентального реализма мы можем двинуться вперед к поиску критериев, посредством которых Кант вообще классифицирует формы реализма.

3. Кант имеет в виду лишь то, что существование не может быть приписано внешним объектам в отрыве от трансцендентальных условий возможности опыта.

Кант утверждает, что скептический аргумент основан на ложных посылках: во-первых, картезианское сомнение в существовании внешнего мира необоснованно потому, что непосредственно не только внутреннее, но и внешнее восприятие и предметы внешнего чувства не существуют “сами по себе помимо наших чувств” (А369)3. В частности, Кант оспаривает картезианский сценарий посредством указания на тот вид реализма, который лежит в его основе, на трансцендентальный реализм. Он утверждает, что этот вид реализма, который является прототипом современного метафизического реализма, имеет скептические следствия и, соответственно, не может быть защищен. Напротив, тот вид реализма, которого он придерживается, то есть, эмпирический реализм – который фигурирует как форма неметафизического реализма в наши дни – не ведет к скептическим следствиям. В таком случае встает следующий вопрос: что именно отличает эмпирический реализм от трансцендентального? В последующем я начну с обсуждения кантовского изложения эмпирического реализма и предложу некоторые причины для того, почему нам следует рассматривать его теорию в качестве неметафизического прочтения “одного мира”, а не “двух миров” (2.1). Далее я возвращусь к кантовскому изложению трансцендентального реализма и покажу, почему его теория подходит метафизическому прочтению “двух миров” (2.2). Исходя из этой бинарной картины эмпирического и трансцендентального реализма мы можем двинуться вперед к поиску критериев, посредством которых Кант вообще классифицирует формы реализма.

8

2.1. Эмпирический реализм

9

Кантовское обсуждение реализма начинается с проблемы эпистемической непосредственности, т. е. с вопроса о том, соотносимся ли мы напрямую с объектами внешнего восприятия, или внешнее восприятие опосредованно идеями, ментальными образами или представлениями, вызываемыми объектами вне нас. Кант придерживается позиции эпистемической непосредственности. Он вводит непосредственность [на уровне] восприятия в контексте парадигматического различия между тем, что он называет эмпирическим дуализмом, состоящим из трансцендентального идеализма и эмпирического реализма с одной стороны, и трансцендентальным дуализмом, состоящим из трансцендентального реализма и эмпирического идеализма с другой стороны (А369-377). Оппозиция между двумя видами дуализма устанавливается следующим образом: согласно трансцендентальному идеализму, объекты внешнего восприятия – это явления, а не вещи сами по себе. Пространство и время также не суть вещи сами по себе или их свойства, а формы нашего чувственного созерцания. В качестве форм они фундируют непосредственность восприятия, то есть, то, “что внешний опыт является непосредственным в собственном смысле слова” (B276), а не казуально опосредованным представлениями внешних вещей самих по себе ⁴ . Это ключевая идея эмпирического реализма: представление о том, что объекты внешнего чувства реальны в той степени, в которой они суть объекты возможного опыта для нас, т. е. в качестве познаваемых объектов, согласующихся с трансцендентальными условиям опыта, которые специфицируются в трансцендентальном идеализме. Иными словами, эмпирический реализм – это реализм явлений, то есть, реализм в отношении эмпирических вещей в пространстве, аза пределами пространства и времени нет никаких вещей самих по себе, которые бы отвечали за их существование. Это следует из того, что в эмпирическом реализме “в отрыве от нашей чувственности” вещам самим по себе не соответствует никакой реальности, так как они рассматриваются как “предметы, внешние сами по себе”, а не как те, что являются внешними в пространстве как в форме внешнего созерцания (A370).

4. Эмпирический реализм поэтому может быть назван “прямым реализмом”: “Итак, всякое внешнее восприятие непосредственно доказывает нечто действительное в пространстве, или, вернее, оно есть само действительное, и в этом смысле эмпирический реализм не вызывает сомнений, т. е. нашим внешним созерцаниям соответствует нечто действительное в пространстве” (A375)

Кантовское обсуждение реализма начинается с проблемы эпистемической непосредственности, т. е. с вопроса о том, соотносимся ли мы напрямую с объектами внешнего восприятия, или внешнее восприятие опосредованно идеями, ментальными образами или представлениями, вызываемыми объектами вне нас. Кант придерживается позиции эпистемической непосредственности. Он вводит непосредственность [на уровне] восприятия в контексте парадигматического различия между тем, что он называет эмпирическим дуализмом, состоящим из трансцендентального идеализма и эмпирического реализма с одной стороны, и трансцендентальным дуализмом, состоящим из трансцендентального реализма и эмпирического идеализма с другой стороны (А369-377). Оппозиция между двумя видами дуализма устанавливается следующим образом: согласно трансцендентальному идеализму, объекты внешнего восприятия – это явления, а не вещи сами по себе. Пространство и время также не суть вещи сами по себе или их свойства, а формы нашего чувственного созерцания. В качестве форм они фундируют непосредственность восприятия, то есть, то, “что внешний опыт является непосредственным в собственном смысле слова” (B276), а не казуально опосредованным представлениями внешних вещей самих по себе 4 . Это ключевая идея эмпирического реализма: представление о том, что объекты внешнего чувства реальны в той степени, в которой они суть объекты возможного опыта для нас, т. е. в качестве познаваемых объектов, согласующихся с трансцендентальными условиям опыта, которые специфицируются в трансцендентальном идеализме. Иными словами, эмпирический реализм – это реализм явлений, то есть, реализм в отношении эмпирических вещей в пространстве, аза пределами пространства и времени нет никаких вещей самих по себе, которые бы отвечали за их существование. Это следует из того, что в эмпирическом реализме “в отрыве от нашей чувственности” вещам самим по себе не соответствует никакой реальности, так как они рассматриваются как “предметы, внешние сами по себе”, а не как те, что являются внешними в пространстве как в форме внешнего созерцания (A370).

10

Не в последнюю очередь потому, что Кант полагает, что явления находятся в пространстве и что “само пространство находится в нас” (А370), утверждалось, что Кант пришел к неприемлемой репрезентациолистской позиции в отношении внешней реальности. Ведь для идеализма эмпирические объекты суть явления, а явления, в свою очередь, суть представления, такие, что внешняя реальность кажется лишенной основания в его теории (A369; A490-93/B518-21). Строгая репрезентациолистская интерпретация кантовского учения может придерживаться этого взгляда, однако, более лояльная и столь же обоснованная интерпретация может ему и не следовать. Кант не рассматривает “Vorstellung” в качестве пред-ставления (re-presentation), которое в буквальном смысле слова означает ментальный образ, наподобие, например, локковской идеи, которая является единственным объектом ума, связывающем внешний мир и наше знание о нем. Он правда не отрицает, что сознание (mind) может иметь ментальные образы, как, например, в снах и галлюцинациях или просто как продукты воображения. Однако не следует понимать понятие “явление” как пред-ставление в терминах только ментальных образов, которые отгораживают сознание от мира, или даже как “только иллюзию” (B69). Скорее явления суть представления (presentations), к которым познающий непосредственно устанавливает отношение в восприятии⁵. Для Канта восприятие направленно на мир, а не на, например, чувственные данные. Познающие воспринимают явления в качестве объектов в пространстве, а не в качестве ментальных продуктов, вызванных объектами в пространстве. Конечно, кантовское употребление слова “явление” неоднородно. С одной стороны, “явление” может означать именно ментальные представления (presentation) эмпирического объекта, к которому оно напрямую отсылает (ср., напр., A27/B43). С другой стороны, термин “явление”, согласно своей стандартной дефиниции, может также отсылать к самому воспринимаемому эмпирическому объекту: “Неопределенный предмет эмпирического созерцания называется явлением” (А20/B34, A319/B376 и A480/B508). Следовательно, употребление слов “явление” и “представление” само по себе еще не означает, что Кант ментализирует внешнюю реальность в феноменалистических терминах. Согласно феноменалистическому прочтению, истины о вещах самих по себе эквиваленты истинам о явлениях⁶. Это, однако, не соответствует кантовской позиции, так как он полагает, что явления находятся в пространстве и времени, а вещи сами по себе нет (см. ниже).

5. О “Vorstellung” как о представлении (presentation) см. (Gurofsky, 2018, p. 35, 70–104). Гуфорский убедительно доказывает, что Кант не принадлежит к тем, кто идет по пути традиции идей (the way of ideas-tradition). См. также (Allais, 2015, p. 25) и (Van Cleve, 1999, p. 123).

6. Ср. с феноменалистическим прочтением трансцендентального идеализма Ван Клива (Van Cleve, 1999, p. 71)

Не в последнюю очередь потому, что Кант полагает, что явления находятся в пространстве и что “само пространство находится в нас” (А370), утверждалось, что Кант пришел к неприемлемой репрезентациолистской позиции в отношении внешней реальности. Ведь для идеализма эмпирические объекты суть явления, а явления, в свою очередь, суть представления, такие, что внешняя реальность кажется лишенной основания в его теории (A369; A490-93/B518-21). Строгая репрезентациолистская интерпретация кантовского учения может придерживаться этого взгляда, однако, более лояльная и столь же обоснованная интерпретация может ему и не следовать. Кант не рассматривает “Vorstellung” в качестве пред-ставления (re-presentation), которое в буквальном смысле слова означает ментальный образ, наподобие, например, локковской идеи, которая является единственным объектом ума, связывающем внешний мир и наше знание о нем. Он правда не отрицает, что сознание (mind) может иметь ментальные образы, как, например, в снах и галлюцинациях или просто как продукты воображения. Однако не следует понимать понятие “явление” как пред-ставление в терминах только ментальных образов, которые отгораживают сознание от мира, или даже как “только иллюзию” (B69). Скорее явления суть представления (presentations), к которым познающий непосредственно устанавливает отношение в восприятии5. Для Канта восприятие направленно на мир, а не на, например, чувственные данные. Познающие воспринимают явления в качестве объектов в пространстве, а не в качестве ментальных продуктов, вызванных объектами в пространстве. Конечно, кантовское употребление слова “явление” неоднородно. С одной стороны, “явление” может означать именно ментальные представления (presentation) эмпирического объекта, к которому оно напрямую отсылает (ср., напр., A27/B43). С другой стороны, термин “явление”, согласно своей стандартной дефиниции, может также отсылать к самому воспринимаемому эмпирическому объекту: “Неопределенный предмет эмпирического созерцания называется явлением” (А20/B34, A319/B376 и A480/B508). Следовательно, употребление слов “явление” и “представление” само по себе еще не означает, что Кант ментализирует внешнюю реальность в феноменалистических терминах. Согласно феноменалистическому прочтению, истины о вещах самих по себе эквиваленты истинам о явлениях6. Это, однако, не соответствует кантовской позиции, так как он полагает, что явления находятся в пространстве и времени, а вещи сами по себе нет (см. ниже).

11

По этим причинам кантовская, так сказать, презентациналистская терминология – это не менталистский язык; и она не трансформирует эмпирический реализм в (берклевский) метафизический идеализм, который низводит внешнюю реальность до всего лишь представлений или воспринимаемых сущностей. В кантовской теории “предметы внешнего созерцания действительны именно так, как они созерцаются в пространстве”, то есть, как “протяженные сущности в пространстве”. Протяженные объекты “реальны” постольку, поскольку “… они находятся в эмпирической связи с моим действительным сознанием, хотя они от этого не становятся еще действительными сами по себе, т. е. вне этого эмпирического продвижения” (A491-3/B520-21). Именно реалистическая убежденность Канта в существовании объектов в пространстве, не зависящих от нас, но подчиняющихся трансцендентальными условиям опыта, раскрывает, что эмпирический реализм фундирован трансцендентальным идеализмом. И как следствие этого, значение таких предикатов, как реальное, актуальное и даже истинное также не может быть установлено независимо от трансцендентального идеализма. Такие утверждения, как ‘Стул, который я воспринимаю, есть объект вне меня’ или ‘Объекты в моем визуальном поле суть реальные объекты’ обладают значением, то есть, по Канту, могут быть истинными суждениями, только в том случае, если они будут подчиняться трансцендентальным условиям возможности опыта. Эти условия применяются и к понятию “истины”, так как ограничивать объективную значимость реального и актуального трансцендентальными условиями и при этом допускать метафизическую истинность, независимую от этих условий, было бы непоследовательно. Пришлось бы допустить существование трансцендентных познанию фактов, наличие которых отрицается эмпирическим реализмом. Следовательно, эмпирический реализм нуждается в уточнении того, что значит для убеждений о внешнем мире быть истинными; или, как Кант пишет, нужно уточнить то, в чем состоит “эмпирическая истинность явлений” (A491-3/B520-1).

По этим причинам кантовская, так сказать, презентациналистская терминология – это не менталистский язык; и она не трансформирует эмпирический реализм в (берклевский) метафизический идеализм, который низводит внешнюю реальность до всего лишь представлений или воспринимаемых сущностей. В кантовской теории “предметы внешнего созерцания действительны именно так, как они созерцаются в пространстве”, то есть, как “протяженные сущности в пространстве”. Протяженные объекты “реальны” постольку, поскольку “… они находятся в эмпирической связи с моим действительным сознанием, хотя они от этого не становятся еще действительными сами по себе, т. е. вне этого эмпирического продвижения” (A491-3/B520-21). Именно реалистическая убежденность Канта в существовании объектов в пространстве, не зависящих от нас, но подчиняющихся трансцендентальными условиям опыта, раскрывает, что эмпирический реализм фундирован трансцендентальным идеализмом. И как следствие этого, значение таких предикатов, как реальное, актуальное и даже истинное также не может быть установлено независимо от трансцендентального идеализма. Такие утверждения, как ‘Стул, который я воспринимаю, есть объект вне меня’ или ‘Объекты в моем визуальном поле суть реальные объекты’ обладают значением, то есть, по Канту, могут быть истинными суждениями, только в том случае, если они будут подчиняться трансцендентальным условиям возможности опыта. Эти условия применяются и к понятию “истины”, так как ограничивать объективную значимость реального и актуального трансцендентальными условиями и при этом допускать метафизическую истинность, независимую от этих условий, было бы непоследовательно. Пришлось бы допустить существование трансцендентных познанию фактов, наличие которых отрицается эмпирическим реализмом. Следовательно, эмпирический реализм нуждается в уточнении того, что значит для убеждений о внешнем мире быть истинными; или, как Кант пишет, нужно уточнить то, в чем состоит “эмпирическая истинность явлений” (A491-3/B520-1).

12

На первый взгляд, кажется, что эмпирический реализм рассматривает истину в терминах когерентности. Однако все не так просто. Ведь хорошо известно, что Кант принимает за “должное” классическую “номинальную дефиницию истины”, которая гласит, что истина есть “соответствие познания с его предметом” (А58/B62). Однако “должное” здесь еще не означает того, что Кант полагает, что корреспондентская теория истины лишена проблем. Он скорее рассматривает ее как нечто само собой разумеющееся, как что-то, с чем в любом случае должны согласовываться теории. Ведь очевидно, что согласие с миром – это необходимое условие истинных суждений о мире. Кант, однако, с неохотой принимает соответствие потому, что у него на вооружении нет всеобщего критерия истины, так как не может быть такого общего критерия, “который был бы значим в отношении всех познаний, безразлично, каковы их предметы” (A58-9/B83). Бесспорно, однако, что у Канта есть некоторые сомнения в истине как соответствии и не в последнюю очередь потому, что он полагает, как мы увидим в секции 2.2., что это (метафизическое) соответствие делает несостоятельным трансцендентальный реализм. Для эмпирического реализма “истина”– это “эмпирическая истина” и она касается только убеждений (beliefs) о внешним мире, т. е. о явлениях как об онтологически независимых протяженных объектах в пространстве и времени.

На первый взгляд, кажется, что эмпирический реализм рассматривает истину в терминах когерентности. Однако все не так просто. Ведь хорошо известно, что Кант принимает за “должное” классическую “номинальную дефиницию истины”, которая гласит, что истина есть “соответствие познания с его предметом” (А58/B62). Однако “должное” здесь еще не означает того, что Кант полагает, что корреспондентская теория истины лишена проблем. Он скорее рассматривает ее как нечто само собой разумеющееся, как что-то, с чем в любом случае должны согласовываться теории. Ведь очевидно, что согласие с миром – это необходимое условие истинных суждений о мире. Кант, однако, с неохотой принимает соответствие потому, что у него на вооружении нет всеобщего критерия истины, так как не может быть такого общего критерия, “который был бы значим в отношении всех познаний, безразлично, каковы их предметы” (A58-9/B83). Бесспорно, однако, что у Канта есть некоторые сомнения в истине как соответствии и не в последнюю очередь потому, что он полагает, как мы увидим в секции 2.2., что это (метафизическое) соответствие делает несостоятельным трансцендентальный реализм. Для эмпирического реализма “истина”– это “эмпирическая истина” и она касается только убеждений (beliefs) о внешним мире, т. е. о явлениях как об онтологически независимых протяженных объектах в пространстве и времени.

На первый взгляд, кажется, что эмпирический реализм рассматривает истину в терминах когерентности. Однако все не так просто. Ведь хорошо известно, что Кант принимает за “должное” классическую “номинальную дефиницию истины”, которая гласит, что истина есть “соответствие познания с его предметом” (А58/B62). Однако “должное” здесь еще не означает того, что Кант полагает, что корреспондентская теория истины лишена проблем. Он скорее рассматривает ее как нечто само собой разумеющееся, как что-то, с чем в любом случае должны согласовываться теории. Ведь очевидно, что согласие с миром – это необходимое условие истинных суждений о мире. Кант, однако, с неохотой принимает соответствие потому, что у него на вооружении нет всеобщего критерия истины, так как не может быть такого общего критерия, “который был бы значим в отношении всех познаний, безразлично, каковы их предметы” (A58-9/B83). Бесспорно, однако, что у Канта есть некоторые сомнения в истине как соответствии и не в последнюю очередь потому, что он полагает, как мы увидим в секции 2.2., что это (метафизическое) соответствие делает несостоятельным трансцендентальный реализм. Для эмпирического реализма “истина”– это “эмпирическая истина” и она касается только убеждений (beliefs) о внешним мире, т. е. о явлениях как об онтологически независимых протяженных объектах в пространстве и времени.

13

И в этом смысле:

14

в пространстве и времени эмпирическая истинность явлений достаточно прочно установлена и ее отличие от родства с иллюзией проведено вполне четко, если то и другое правильно и постоянно, по эмпирическим законам увязаны друг с другом в опыте ибо действительно все то, что находится в одном контексте с восприятием по законам эмпирического продвижения (A491-3/B520-1)⁷

7. Понятие “эмпирической истины” не следует смешивать с кантовским несколько необычным выражением “трансцендентальная истина”, обозначающая объективную значимость категорий и “предшествующая всякой эмпирической истине” (A146/B185)

15

Очевидно, что за этими замечаниями стоит “второй постулат эмпирического мышления вообще”: “То, что связано с материальными условиями опыта (ощущения), действительно” (А218/B266; A225-6/B272-5)⁸. Трансцендентальный принцип актуальности предполагает, что мы имеем объективные основания для применения понятия актуальности или существования только к возможным объектам нашей пространственно-временной системы опыта. Другими словами, это понятие является объективно значимым только в том случае, если оно согласуется с познавательным ограничением трансцендентального идеализма, вследствие чего мы не можем аналитически определить истину утверждения о существовании, касающегося внешней реальности, т. е. не можем сделать этого, основываясь на “одном лишь понятии вещи”, потому что “восприятие” – это “единственный признак действительности” (A225/B272). Здесь выходит на сцену понятие эмпирической истины как эмпирической реальности, и таким образом, на сцену выходит кантовское когерентистское понимание “истины”. Соответственно, только то является актуальным и возможным объектом истинных суждений о мире, что согласуется с априорными понятиями и формами, которые фундируют опыт и, как Кант уточняет в “Трансцендентальной диалектике”, “находится в одном контексте с восприятием по законам эмпирического продвижения” (A493/B521). Мы можем, следовательно, объективно отсылать понятие актуального или истинного к, например, отсутствующим (не воспринимаемым) объектам или фактам до тех пор, пока эти объекты или факты воспринимаются “в продвижении опыта” (A493/B521). Можно ли включить сюда корреспондентскую теорию [истины] на том основании, что Кант настаивает, что истинные суждения о мире или познания должны быть в согласии с миром? Если мы полагаем, что номинально ‘корреспонденция’ должна отражать ‘природу’ истины – “истинность основывается на соответствии с объектом” (A 820/B 848) – в том смысле, что она указывает, имеет нечто или не имеет места в мире, то никакой проблемы нет. Но для эмпирического реализма это отношение соответствия может быть установлено только в том случае, если оно согласуется с трансцендентальными принципами рассудка и не выносит никаких утверждений о предположительно трансцендентной познанию реальности или об истинах, независимых от этих принципов⁹

8. В своей критической философии Кант различает “актуальность” и “реальность”. В то время как “Wirklichkeit” или “существование” (“Dasein”) – это модальная категория, “реальность” (“Realität” от res ‘Sache’ или ‘Sachhaltigkeit’) – это категория качества. Кант утверждает, что категория “актуальности” выводится из ассерторической формы суждения и определяет, в качестве “второго постулата”, что нечто существует или имеет место (Dasein). Напротив, “реальность” выводится из утвердительного формы суждения постольку, поскольку нечто мыслится как имеющее (чувственное и/или не чувственное) качество. Итак, все что является актуальным, также является реальностью, но не все, что мыслится реальным, является актуальным.

9. Глубокое исследование кантовской теории истины смотрите в свежей работе “Der Wahrheitsbegrif in Kants Transzendentalphilosophie. Eine Untersuchung zur Kritik der reinen Vernunft” (Diss. University of Heidelberg, 2019). Бауэр показывает, что Кант скорее склоняется к теории истины как корреспондентности, а не как когерентности.

Очевидно, что за этими замечаниями стоит “второй постулат эмпирического мышления вообще”: “То, что связано с материальными условиями опыта (ощущения), действительно” (А218/B266; A225-6/B272-5)8. Трансцендентальный принцип актуальности предполагает, что мы имеем объективные основания для применения понятия актуальности или существования только к возможным объектам нашей пространственно-временной системы опыта. Другими словами, это понятие является объективно значимым только в том случае, если оно согласуется с познавательным ограничением трансцендентального идеализма, вследствие чего мы не можем аналитически определить истину утверждения о существовании, касающегося внешней реальности, т. е. не можем сделать этого, основываясь на “одном лишь понятии вещи”, потому что “восприятие” – это “единственный признак действительности” (A225/B272). Здесь выходит на сцену понятие эмпирической истины как эмпирической реальности, и таким образом, на сцену выходит кантовское когерентистское понимание “истины”. Соответственно, только то является актуальным и возможным объектом истинных суждений о мире, что согласуется с априорными понятиями и формами, которые фундируют опыт и, как Кант уточняет в “Трансцендентальной диалектике”, “находится в одном контексте с восприятием по законам эмпирического продвижения” (A493/B521). Мы можем, следовательно, объективно отсылать понятие актуального или истинного к, например, отсутствующим (не воспринимаемым) объектам или фактам до тех пор, пока эти объекты или факты воспринимаются “в продвижении опыта” (A493/B521). Можно ли включить сюда корреспондентскую теорию [истины] на том основании, что Кант настаивает, что истинные суждения о мире или познания должны быть в согласии с миром? Если мы полагаем, что номинально ‘корреспонденция’ должна отражать ‘природу’ истины – “истинность основывается на соответствии с объектом” (A 820/B 848) – в том смысле, что она указывает, имеет нечто или не имеет места в мире, то никакой проблемы нет. Но для эмпирического реализма это отношение соответствия может быть установлено только в том случае, если оно согласуется с трансцендентальными принципами рассудка и не выносит никаких утверждений о предположительно трансцендентной познанию реальности или об истинах, независимых от этих принципов9

16

С самого момента публикации первой “Критики”, Канту возражали, что вследствие этих трансцендентальных познавательных ограничений, эмпирический реализм вынужден делать утверждения о существовании непознаваемых вещей самих по себе. Ведь без вещей самих по себе эмпирический реализм не способен убедительно объяснить существование явлений. Тогда эмпирический реализм становится реализмом одновременно и по отношению к явлениям и к вещам самим по себе, что не логично. Как можно знать, что вещи сами по себе существуют, если они непознаваемы? Чтобы показать, что эмпирический реализм – это не реализм в отношении вещей самих по себе, я кратко обращусь к спору между двумя интерпретациями трансцендентального идеализма: интерпретацией “одного мира” и “двух миров”. Этот спор показывает, что эмпирический реализм совпадает с тем, что теперь называется формой неметафизического реализма.

17

Согласно “интерпретации двух миров”, вещи сами по себе нужны для того, чтобы явление имело основание. Здесь явление и вещь сама по себе – это нумерически различные объекты, которые не просто принадлежат двум различным регионам или слоям одного мира, но которые занимают два различных мира, которые обыкновенно называются чувственным и умопостигаемым, соответственно. В наши дни многие люди, занимающиеся исследованиями кантовского творчества, находят этот взгляд неубедительным, так как он выносит недоказуемые метафизические утверждения о том, что ноумен в умопостигаемом мире посредством каузальной аффектации как-то производит явления в чувственном мире. В частности, в рамках этого взгляда обыкновенно спекулируют о том, как материализуется каузальный трансфер между двумя мирами и может ли он вообще осуществляться. Кант сам пишет: “поэтому деление предметов на феномены и ноумены, а мира — на чувственно воспринимаемый и постигаемый рассудком недопустимо…” (B311)¹⁰

10. Некоторые, как, например, Ван Клив (Van Cleve, 2003, pp. 194–195), склоняющиеся к интерпретации “двух миров”, утверждают, что трансцендентальный идеализм – это феноменализм, “так как явления суть лишь виртуальные объекты”. Проблема, однако, заключается в том, что хотя феноменализм и подталкивает Ван Клива в сторону “двух миров”, он при этом непоследовательно, на мой взгляд, полагает, что явления “не образуют второго мира”.

Согласно “интерпретации двух миров”, вещи сами по себе нужны для того, чтобы явление имело основание. Здесь явление и вещь сама по себе – это нумерически различные объекты, которые не просто принадлежат двум различным регионам или слоям одного мира, но которые занимают два различных мира, которые обыкновенно называются чувственным и умопостигаемым, соответственно. В наши дни многие люди, занимающиеся исследованиями кантовского творчества, находят этот взгляд неубедительным, так как он выносит недоказуемые метафизические утверждения о том, что ноумен в умопостигаемом мире посредством каузальной аффектации как-то производит явления в чувственном мире. В частности, в рамках этого взгляда обыкновенно спекулируют о том, как материализуется каузальный трансфер между двумя мирами и может ли он вообще осуществляться. Кант сам пишет: “поэтому деление предметов на феномены и ноумены, а мира — на чувственно воспринимаемый и постигаемый рассудком недопустимо…” (B311)10

18

Кажется, что интерпретация “одного мира” избегает этих проблем. Согласно этому прочтению, понятия “явление” и “вещь сама по себе” отсылают к одному и тому же объекту, что позволяет избежать необоснованного метафизического допущения о втором мире. Задача для теории “одного мира” состоит в том, чтобы предложить обоснованный взгляд на то, как можно рассматривать один и тот же (эмпирический) объект как явление и как вещь саму по себе одновременно. Как и интерпретация “двух миров”, интерпретация “одного мира” принимает множественные формы. Наиболее обсуждаемая из них – это “двухаспектное” прочтение, которое может принимать две формы – эпистемическую (методологическую) и онтологическую (метафизическую). Согласно эпистемическому прочтению, которое было представлено Прауссом (Prauss, 1974) и Эллисоном (Allison, 2004), один и тот же эмпирический объект может быть рассмотрен и как явление и как вещь сама по себе. Рассматривать объект как вещь саму по себе – значит рассматривать его независимо от трансцендентальных условий познания, но при этом не утверждать его существование. А то, что существует – это познаваемый, эмпирически реальный объект в пространстве и времени, т. е. явление. Для цели моей статьи я могу оставить в стороне вопрос о том, насколько такое прочтение убедительно. Как бы там ни было, этот взгляд не сопровождается утверждениями о существовании непознаваемых объектов второго мира – вещей самих по себе, и тем самым не нарушает когнитивных ограничений. Соответственно, защищающие эпистемический “двухаспектный” взгляд просто придерживаются эмпирического реализма, т. е. реализма о явлениях¹¹.

11. Критики Элисона (и Прауса) были обеспокоены онтологическим статусом вещей самих по себе в теории двух аспектов с присущим ей антропоцентризмом. Ср. напр. (Gurofsky, 2018, pp. 46–56) и (Allais, 2015, pp. 79–89)

Кажется, что интерпретация “одного мира” избегает этих проблем. Согласно этому прочтению, понятия “явление” и “вещь сама по себе” отсылают к одному и тому же объекту, что позволяет избежать необоснованного метафизического допущения о втором мире. Задача для теории “одного мира” состоит в том, чтобы предложить обоснованный взгляд на то, как можно рассматривать один и тот же (эмпирический) объект как явление и как вещь саму по себе одновременно. Как и интерпретация “двух миров”, интерпретация “одного мира” принимает множественные формы. Наиболее обсуждаемая из них – это “двухаспектное” прочтение, которое может принимать две формы – эпистемическую (методологическую) и онтологическую (метафизическую). Согласно эпистемическому прочтению, которое было представлено Прауссом (Prauss, 1974) и Эллисоном (Allison, 2004), один и тот же эмпирический объект может быть рассмотрен и как явление и как вещь сама по себе. Рассматривать объект как вещь саму по себе – значит рассматривать его независимо от трансцендентальных условий познания, но при этом не утверждать его существование. А то, что существует – это познаваемый, эмпирически реальный объект в пространстве и времени, т. е. явление. Для цели моей статьи я могу оставить в стороне вопрос о том, насколько такое прочтение убедительно. Как бы там ни было, этот взгляд не сопровождается утверждениями о существовании непознаваемых объектов второго мира – вещей самих по себе, и тем самым не нарушает когнитивных ограничений. Соответственно, защищающие эпистемический “двухаспектный” взгляд просто придерживаются эмпирического реализма, т. е. реализма о явлениях11.

19

Онтологическая или метафизическая “двухаспектная” интерпретация исключает не только теорию “двух миров”, но также и эпистемическую теорию “двух аспектов”. Согласно этому прочтению, объекты обладают познаваемыми феноменальными аспектами и непознаваемыми ноуменальными или «аспектами в себе». Первые делают объект явлением, вторые делают тот же самый объект вещью самой по себе. Поскольку явления существуют и поскольку они могут существовать только как фундируемые вещами самими по себе, то вещи сами по себе тоже должны существовать. Но здесь, опять же, мы сталкиваемся с затруднением: из-за когнитивных ограничений, мы не можем знать ничего о вещах самих по себе и можем, следовательно, только допускать их существование. Таким образом, метафизический “двух-аспектный” взгляд является реалистическим и по отношению к явлениям и по отношению к вещам самим по себе. В книге “Явленная реальность” (Manifest Reality) Л. Эллайс предлагает версию метафизического “двух-аспектного” взгляда, который выглядит как разрешение предположительного затруднения. Согласно прочтению Эллайс, трансцендентальный идеализм принимает “содержательное метафизическое обязательство: вещи как они нам являются зависят от сознания и существует такой аспект реальности, который фундирует явления вещей и который мы не можем познать”¹². Тогда то, что проявляется – это аспект явления, а то, что не проявляется – это аспект того же объекта в том же мире, но в себе. Эллайс утверждает, что в отличии от придерживающихся прочтения «двух миров», она не предполагает нелегитимно, что вещь сама по себе существует. Она принимает то, что мы не можем иметь доступа к вещам самим по себе и что также мы не можем знать об их существовании на основании созерцания. При этом они все же должны существовать, потому что для Канта это “концептуальная истина, что если нечто является для нас определенным способом, то значит есть и нечто, которое каким-то образом есть само по себе”¹³. Переход от аспекта или “способа”, которым вещь является, к аспекту или “способу, которым вещь существует сама по себе” еще не означает введения второй реальности или объекта, так как “способ” [существования] в качестве “явления” и “в себе” относятся к одной и той же реальности или объекту. По этим причинам Эллайс полагает, что ей удалось отдать должное кантовским гипотетическим утверждениям о существовании вещей в себе, при этом не нарушая когнитивных ограничений так, что Кант считался бы реалистом в отношении и явлений и вещей самих по себе. Чтобы показать, что мы не можем рассматривать эмпирический реализм в качестве формы реализма, которая, отрицая познавательный доступ к вещам самим по себе, допускает хотя бы какой-то вид знания об их существовании, нужно отказаться от много обсуждавшегося и повсеместно поддерживаемого метафизического двух-аспектного прочтения, предлагаемого Эллайс. Так как если метафизическое двух-аспектное прочтение истинно, то эмпирический реализм не будет считаться неметафизическим реализмом, т. е. Такой формой реализма, которая не допускает реальности домена объектов, трансцендентного познанию.

12. Ср. (Allais, 2015, p. 7). Согласно “двух-аспектному” подходу Эллайс, Кант подписывается под “существованием аспекта реальности, который мы не можем знать” (Allais, 2015, pp. 11, 15, 221, 59–76).

13. Ср. (Allais, 2015, p. 69). Остается неясным, почему Эллайс убеждена, что “аналитическая истина” отлична от истины “на основании аналитического суждения” (Allais, 2015, p. 70).

Онтологическая или метафизическая “двухаспектная” интерпретация исключает не только теорию “двух миров”, но также и эпистемическую теорию “двух аспектов”. Согласно этому прочтению, объекты обладают познаваемыми феноменальными аспектами и непознаваемыми ноуменальными или &laquo;аспектами в себе&raquo;. Первые делают объект явлением, вторые делают тот же самый объект вещью самой по себе. Поскольку явления существуют и поскольку они могут существовать только как фундируемые вещами самими по себе, то вещи сами по себе тоже должны существовать. Но здесь, опять же, мы сталкиваемся с затруднением: из-за когнитивных ограничений, мы не можем знать ничего о вещах самих по себе и можем, следовательно, только допускать их существование. Таким образом, метафизический “двух-аспектный” взгляд является реалистическим и по отношению к явлениям и по отношению к вещам самим по себе. В книге “Явленная реальность” (Manifest Reality) Л. Эллайс предлагает версию метафизического “двух-аспектного” взгляда, который выглядит как разрешение предположительного затруднения. Согласно прочтению Эллайс, трансцендентальный идеализм принимает “содержательное метафизическое обязательство: вещи как они нам являются зависят от сознания и существует такой аспект реальности, который фундирует явления вещей и который мы не можем познать”12. Тогда то, что проявляется – это аспект явления, а то, что не проявляется – это аспект того же объекта в том же мире, но в себе. Эллайс утверждает, что в отличии от придерживающихся прочтения &laquo;двух миров&raquo;, она не предполагает нелегитимно, что вещь сама по себе существует. Она принимает то, что мы не можем иметь доступа к вещам самим по себе и что также мы не можем знать об их существовании на основании созерцания. При этом они все же должны существовать, потому что для Канта это “концептуальная истина, что если нечто является для нас определенным способом, то значит есть и нечто, которое каким-то образом есть само по себе”13. Переход от аспекта или “способа”, которым вещь является, к аспекту или “способу, которым вещь существует сама по себе” еще не означает введения второй реальности или объекта, так как “способ” [существования] в качестве “явления” и “в себе” относятся к одной и той же реальности или объекту. По этим причинам Эллайс полагает, что ей удалось отдать должное кантовским гипотетическим утверждениям о существовании вещей в себе, при этом не нарушая когнитивных ограничений так, что Кант считался бы реалистом в отношении и явлений и вещей самих по себе. Чтобы показать, что мы не можем рассматривать эмпирический реализм в качестве формы реализма, которая, отрицая познавательный доступ к вещам самим по себе, допускает хотя бы какой-то вид знания об их существовании, нужно отказаться от много обсуждавшегося и повсеместно поддерживаемого метафизического двух-аспектного прочтения, предлагаемого Эллайс. Так как если метафизическое двух-аспектное прочтение истинно, то эмпирический реализм не будет считаться неметафизическим реализмом, т. е. Такой формой реализма, которая не допускает реальности домена объектов, трансцендентного познанию.

Онтологическая или метафизическая “двухаспектная” интерпретация исключает не только теорию “двух миров”, но также и эпистемическую теорию “двух аспектов”. Согласно этому прочтению, объекты обладают познаваемыми феноменальными аспектами и непознаваемыми ноуменальными или «аспектами в себе». Первые делают объект явлением, вторые делают тот же самый объект вещью самой по себе. Поскольку явления существуют и поскольку они могут существовать только как фундируемые вещами самими по себе, то вещи сами по себе тоже должны существовать. Но здесь, опять же, мы сталкиваемся с затруднением: из-за когнитивных ограничений, мы не можем знать ничего о вещах самих по себе и можем, следовательно, только допускать их существование. Таким образом, метафизический “двух-аспектный” взгляд является реалистическим и по отношению к явлениям и по отношению к вещам самим по себе. В книге “Явленная реальность” (Manifest Reality) Л. Эллайс предлагает версию метафизического “двух-аспектного” взгляда, который выглядит как разрешение предположительного затруднения. Согласно прочтению Эллайс, трансцендентальный идеализм принимает “содержательное метафизическое обязательство: вещи как они нам являются зависят от сознания и существует такой аспект реальности, который фундирует явления вещей и который мы не можем познать”12. Тогда то, что проявляется – это аспект явления, а то, что не проявляется – это аспект того же объекта в том же мире, но в себе. Эллайс утверждает, что в отличии от придерживающихся прочтения «двух миров», она не предполагает нелегитимно, что вещь сама по себе существует. Она принимает то, что мы не можем иметь доступа к вещам самим по себе и что также мы не можем знать об их существовании на основании созерцания. При этом они все же должны существовать, потому что для Канта это “концептуальная истина, что если нечто является для нас определенным способом, то значит есть и нечто, которое каким-то образом есть само по себе”13. Переход от аспекта или “способа”, которым вещь является, к аспекту или “способу, которым вещь существует сама по себе” еще не означает введения второй реальности или объекта, так как “способ” [существования] в качестве “явления” и “в себе” относятся к одной и той же реальности или объекту. По этим причинам Эллайс полагает, что ей удалось отдать должное кантовским гипотетическим утверждениям о существовании вещей в себе, при этом не нарушая когнитивных ограничений так, что Кант считался бы реалистом в отношении и явлений и вещей самих по себе. Чтобы показать, что мы не можем рассматривать эмпирический реализм в качестве формы реализма, которая, отрицая познавательный доступ к вещам самим по себе, допускает хотя бы какой-то вид знания об их существовании, нужно отказаться от много обсуждавшегося и повсеместно поддерживаемого метафизического двух-аспектного прочтения, предлагаемого Эллайс. Так как если метафизическое двух-аспектное прочтение истинно, то эмпирический реализм не будет считаться неметафизическим реализмом, т. е. Такой формой реализма, которая не допускает реальности домена объектов, трансцендентного познанию.

20

Отметим четыре главные трудности, с которыми сталкивается метафизическая двух-аспектная интерпретация: первая заключается в том, что если вещи сами по себе фундируют явления, то мы не можем ничего знать об их фундировании, так как они трансцендентны познанию. В частности, мы не можем знать, действительно ли аспект-явление – это то, что аспект в себе фундирует. Ведь даже если существуют вещи в себе, трансцендентные познанию, то из их предполагаемого существования не следует в виде концептуальной истины, что они фундируют явления каким-либо специфическим образом. Следовательно, Эллайс вынуждена оставить открытым вопрос о том, почему вещи сами по себе являются тем, а не иным образом, и и не вводит ли нас в заблуждение аспект в себе, фундируя ‘ложные’ явления. Например, как мы можем быть уверены, что явление объекта как красного в действительности вызвано красным аспектом в себе, приписанным объекту, трансцендентному познанию? Двух-аспектная интерпретация ведет к скептическим следствиям, похожим на те, которые Кант обнаруживает в трансцендентальном реализме (см. 2.2.)

Отметим четыре главные трудности, с которыми сталкивается метафизическая двух-аспектная интерпретация: первая заключается в том, что если вещи сами по себе фундируют явления, то мы не можем ничего знать об их фундировании, так как они трансцендентны познанию. В частности, мы не можем знать, действительно ли аспект-явление – это то, что аспект в себе фундирует. Ведь даже если существуют вещи в себе, трансцендентные познанию, то из их предполагаемого существования не следует в виде концептуальной истины, что они фундируют явления каким-либо специфическим образом. Следовательно, Эллайс вынуждена оставить открытым вопрос о том, почему вещи сами по себе являются тем, а не иным образом, и и не вводит ли нас в заблуждение аспект в себе, фундируя ‘ложные’ явления. Например, как мы можем быть уверены, что явление объекта как красного в действительности вызвано красным аспектом в себе, приписанным объекту, трансцендентному познанию? Двух-аспектная интерпретация ведет к скептическим следствиям, похожим на те, которые Кант обнаруживает в трансцендентальном реализме (см. 2.2.)

21

Следующая трудность состоит в том, что защитники метафизической интерпретации двух аспектов должны знать больше о вещи самой по себе, чем они утверждают. Они не только знают, что вещи сами по себе существуют, но у них также должно быть объективное познание их (как Эллайс предполагает: каузального) фундирования и, следовательно, они должны также объективно знать, что аспекты в себе суть свойства, которые обладают силами делать что-то, например, соединяться с другими свойства и т. д. Этот тезис, очевидно, находится в противоречии с утверждением о незнании об аспектах в себе.

22

Третья трудность касается вопроса о том, аспектами чего являются аспекты явления и аспекты в себе. С самого начала Эллайс проводит различие между тем, как “вещи являются в опыте восприятия и тем, как они суть в отрыве от него”¹⁴, т. е. в себе. Следовательно, “вещи”, к которым принадлежат аспекты явления и аспекты в себе, отличны от самих этих аспектов. Что такое эти “вещи”, в отношении которых можно знать только их проявляющиеся аспекты и которые отличны от аспекта в себе? Если аспекты в себе фундируют проявляющиеся аспекты, то это не те “вещи”, которые осуществляют фундирование. Следует ли рассматривать эти “вещи” как субстанции, лежащие в основании? Если так, то являются ли они неопределенными материальными сущностями? Как дуалистическая картина проявляющихся свойств и аспектов в себе согласуется с третьим измерением “вещей, понимаемых нейтрально”¹⁵ по выражению Эллайс.

14. Ср. (Allais, 2015, p. 117).

15. Ср. (Allais, 2015, p. 35), похожий контр-аргумент см. (Gurofsky, 2019)

23

Четвертая трудность заключается в том, что метафизический “двух-аспектный” взгляд был бы истинен в том случае, если бы вещи сами по себе находились бы в пространстве. Так как если бы они там не находились, мы бы не могли приписать им ни существование, ни фундирование. Ведь согласно этому взгляду, существует только один мир и если вещи сами по себе существуют и обладают каузальным силами, которые (каузально) фундируют явления, то они должны быть где-то, то есть, в пространстве. Но согласно Канту вещи сами по себе непространственны: “пространство охватывает все вещи, которые являются нам внешне; но мы не можем утверждать, что оно охватывает все вещи сами по себе (A27/B43)¹⁶. Утверждение, что вещи сами по себе не находятся в пространстве, обладает множеством следствий, которые я не могу полностью здесь обсудить. Но оно, однако, обладает ключевым значением для демонстрации того, почему Кант не является реалистом в отношении вещей самих по себе, а является реалистом лишь по отношению к явлениям, т. е. эмпирическим реалистом. Кант полагает, что истинные суждения о существовании, касающиеся внешних объектов, предполагают, что эти объекты существуют в пространстве. Все, что существует в пространстве, познаваемо, что значит для Канта, что мы можем в принципе идентифицировать свойства актуально или потенциально присущие этим объектам. Это очевидно противоречит утверждениям Эллайс, что вещи сами по себе пространственны, но непознаваемы. Но может быть, вещи сами по себе уникальны в том отношении, что они существуют в пространстве, хотя и не как эмпирические вещи? Действительно, Кант учитывает такую возможность и приписывает ее Лейбницу, который рассматривает вещи сами по себе в качестве просто умопостигаемых вещей (intelligibilia). Кант разделяет лейбницевский тезис, “что понятия отношения предполагают уже наличие безусловно данных вещей и невозможны без них” (A284/B340). В этом случае для Лейбница имеют место внутренние определения, которые фундируют внешние (пространственные) отношения вещей. Но это истинно лишь (концептуально) по отношению к умопостигаемым вещам или отношениям, так как мы, очевидно, не можем рассматривать отношения без того, чтобы имело место то, что состоит в отношении (например, лейбницианские монады). Это внутренне фундирование внешних отношений – то есть, непространственные вещи сами по себе (ноумен), фундирующие пространственные отношения, – однако, не является истинным по отношению к пространству, которое мы знаем, то есть, по отношению к пространству как форме чувственного созерцания. Ведь мы представляем пространство как созерцательную систему отношений. Как представленное данное целое отношений, то есть, как созерцание, пространство предшествует пространственным вещам и следовательно – это “необходимое условие всех отношений, в которых предметы созерцаются как находящиеся вне нас” (А27/B43). Отношения между пространственными объектами, которые мы имеем возможность знать, следовательно, фундаментальным образом отличаются от отношений, которые имеют место между вещами самими по себе или ноуменами. Таким образом, имеет место противоположное тому, что утверждает Эллайс: если вещи сами по себе существуют, то они не могут быть в пространстве, а должны быть вне пространства¹⁷.

16. Рецензент этого журнала (Synthese) отметил, что, например, то, что мысли и представления не находятся в пространстве, хотя познающие находятся в нем, все же совместимо с кантовской теорией. Ср. также с аналогией вторичных качеств, которую Кант упоминает в “Пролегоменах” (AA IV:289). Я благодарен рецензенту за это важное замечание. См. также о не-пространственности вещей самих по себе: Чувственный мир не содержит в себе ничего, кроме явлений и здесь нашими объектами никогда не бывают вещи сами по себе” (A 563/B 591) и “ все созерцаемое в пространстве или времени, стало быть, все предметы возможного для нас опыта суть не что иное, как явления” (A490/B518). Ср. A26/B42, A276/B332.

17. Ср. (Allais, 2015, pp. 231–258). Главы 3–5 книги Бурокера предлагают проницательную реконструкцию кантовского аргумента (Buroker, 1981). И хотя Эллайс и знакома с этой реконструкцией, она ее не обсуждает. Ср. (Buroker, 2006, pp. 64–68). См. также (Allison, 1976).

Четвертая трудность заключается в том, что метафизический “двух-аспектный” взгляд был бы истинен в том случае, если бы вещи сами по себе находились бы в пространстве. Так как если бы они там не находились, мы бы не могли приписать им ни существование, ни фундирование. Ведь согласно этому взгляду, существует только один мир и если вещи сами по себе существуют и обладают каузальным силами, которые (каузально) фундируют явления, то они должны быть где-то, то есть, в пространстве. Но согласно Канту вещи сами по себе непространственны: “пространство охватывает все вещи, которые являются нам внешне; но мы не можем утверждать, что оно охватывает все вещи сами по себе (A27/B43)16. Утверждение, что вещи сами по себе не находятся в пространстве, обладает множеством следствий, которые я не могу полностью здесь обсудить. Но оно, однако, обладает ключевым значением для демонстрации того, почему Кант не является реалистом в отношении вещей самих по себе, а является реалистом лишь по отношению к явлениям, т. е. эмпирическим реалистом. Кант полагает, что истинные суждения о существовании, касающиеся внешних объектов, предполагают, что эти объекты существуют в пространстве. Все, что существует в пространстве, познаваемо, что значит для Канта, что мы можем в принципе идентифицировать свойства актуально или потенциально присущие этим объектам. Это очевидно противоречит утверждениям Эллайс, что вещи сами по себе пространственны, но непознаваемы. Но может быть, вещи сами по себе уникальны в том отношении, что они существуют в пространстве, хотя и не как эмпирические вещи? Действительно, Кант учитывает такую возможность и приписывает ее Лейбницу, который рассматривает вещи сами по себе в качестве просто умопостигаемых вещей (intelligibilia). Кант разделяет лейбницевский тезис, “что понятия отношения предполагают уже наличие безусловно данных вещей и невозможны без них” (A284/B340). В этом случае для Лейбница имеют место внутренние определения, которые фундируют внешние (пространственные) отношения вещей. Но это истинно лишь (концептуально) по отношению к умопостигаемым вещам или отношениям, так как мы, очевидно, не можем рассматривать отношения без того, чтобы имело место то, что состоит в отношении (например, лейбницианские монады). Это внутренне фундирование внешних отношений – то есть, непространственные вещи сами по себе (ноумен), фундирующие пространственные отношения, – однако, не является истинным по отношению к пространству, которое мы знаем, то есть, по отношению к пространству как форме чувственного созерцания. Ведь мы представляем пространство как созерцательную систему отношений. Как представленное данное целое отношений, то есть, как созерцание, пространство предшествует пространственным вещам и следовательно – это “необходимое условие всех отношений, в которых предметы созерцаются как находящиеся вне нас” (А27/B43). Отношения между пространственными объектами, которые мы имеем возможность знать, следовательно, фундаментальным образом отличаются от отношений, которые имеют место между вещами самими по себе или ноуменами. Таким образом, имеет место противоположное тому, что утверждает Эллайс: если вещи сами по себе существуют, то они не могут быть в пространстве, а должны быть вне пространства17.

24

По этим причинам метафизический “двух-аспектный” взгляд несостоятелен. Ведь утверждение, что вещи сами по себе находятся в пространстве, неприемлемо. Однако, Эллайс, кажется, нашла способ выйти из этой ситуации для того, чтобы спасти свою интерпретацию. Она заявляет, что понятия “вещи самой по себе” и “ноумена” имеют различные референты и что Кант не учитывает то, что она называет “ноуменализм” – то есть, идею, что вещи сами по себе суть непространственно-невременные, нечувственные объекты, то есть, интеллигибельные вещи сами по себе¹⁸. Это утверждение непросто защитить хотя бы потому, что Кантовы вещи сами по себе суть ноумены. Кант совершенно ясно пишет, что “чувственный мир” не содержит “вещей самих по себе” (А563/B591). Следовательно, вещи сами по себе суть нечувственные объекты, то есть, ноумены или чистые объекты мысли. Вот почему Кант повторяет во множестве мест: “Понятие ноумена, т. е. вещи, которую следует мыслить не как предмет чувств, а как вещь саму по себе (исключительно посредством чистого рассудка)” (A254/B310); “наш рассудок” называет “вещи сами по себе (рассматриваемые не как явления) ноуменами” (A256/B312); “трансцендентальное применение категорий” неприемлемо, потому что иначе они “должны иметь значимость не для возможного опыта, а для вещей самих по себе (Noumena)” (A258/B314; ср. B307). Следовательно, вещи сами по себе суть ноумены и, если они существуют, то они не будут пространственными. Это сближает метафизическое ‘двух-аспектное’ прочтение с тем, что Кант называет “трансцендентальным реализмом”, т. е. метафизической формой реализма о вещах самих по себе, которую он противопоставляет неметафизическому, эмпирическому реализму о явлениях.

18. Ср. (Allais, 2015, pp. 11, 15, 59–65).

По этим причинам метафизический “двух-аспектный” взгляд несостоятелен. Ведь утверждение, что вещи сами по себе находятся в пространстве, неприемлемо. Однако, Эллайс, кажется, нашла способ выйти из этой ситуации для того, чтобы спасти свою интерпретацию. Она заявляет, что понятия “вещи самой по себе” и “ноумена” имеют различные референты и что Кант не учитывает то, что она называет “ноуменализм” – то есть, идею, что вещи сами по себе суть непространственно-невременные, нечувственные объекты, то есть, интеллигибельные вещи сами по себе18. Это утверждение непросто защитить хотя бы потому, что Кантовы вещи сами по себе суть ноумены. Кант совершенно ясно пишет, что “чувственный мир” не содержит “вещей самих по себе” (А563/B591). Следовательно, вещи сами по себе суть нечувственные объекты, то есть, ноумены или чистые объекты мысли. Вот почему Кант повторяет во множестве мест: “Понятие ноумена, т. е. вещи, которую следует мыслить не как предмет чувств, а как вещь саму по себе (исключительно посредством чистого рассудка)” (A254/B310); “наш рассудок” называет “вещи сами по себе (рассматриваемые не как явления) ноуменами” (A256/B312); “трансцендентальное применение категорий” неприемлемо, потому что иначе они “должны иметь значимость не для возможного опыта, а для вещей самих по себе (Noumena)” (A258/B314; ср. B307). Следовательно, вещи сами по себе суть ноумены и, если они существуют, то они не будут пространственными. Это сближает метафизическое ‘двух-аспектное’ прочтение с тем, что Кант называет “трансцендентальным реализмом”, т. е. метафизической формой реализма о вещах самих по себе, которую он противопоставляет неметафизическому, эмпирическому реализму о явлениях.

25

2.2. Трансцендентальный реализм

26

Как мы видели в предыдущей секции, эмпирический реализм – это реализм о явлениях, то есть, об эмпирических вещах и ни о чем более. Напротив, трансцендентальный реализм – это реализм о вещах самих по себе. Трансцендентальный реализм “представляет себе внешние явления ... как вещи в себе”, которые “существовали бы независимо от нас и нашей чувственности” постольку, поскольку пространство и время понимаются как “данные сами по себе”, а не как условия или формы человеческого чувственного созерцания (A369)¹⁹. Для трансцендентального реализма объекты внешнего созерцания – как мы увидим в третьей секции – онтологически и эпистемически независимы от нас, так как с его точки зрения объективная значимость понятий “актуальность” или “существование” не зависит от концептуального каркаса, в рамках которого они только и могут легитимно применяться. Соответственно, в трансцендентальном реализме нет обоснованной связи между тем, что мы можем познать, то есть, ментальными представлениями внешней реальности, и тем, что является реальным. Поэтому трансцендентальный реализм рассматривает внешние восприятия как актуальные постольку, поскольку восприятие вызвано вещами в себе в пространстве вне нас. Так как каузальное отношение не определено априорными принципами опыта (например, трансцендентальными условиями возможности опыта), внешние восприятия не могут – в случае трансцендентального реализма – быть соотнесены с достоверностью с их внешней причиной. Ведь такое каузальное отношение может воплощать лишь “игру нашего внутреннего чувства” (A368). Эмпирический реализм, правда, тоже не отрицает, что внешние восприятия могут быть продуктами воображения или внутреннего чувства. Но в отличии от трансцендентального реализма, эмпирический реализм не приходит к скептическим выводам, так как – Кант уверяет – трансцендентальный идеализм не рассматривает явления как ментальные образы или идеи²⁰

19. “Реалист же в трансцендентальном смысле превращает только представления в вещи сами по себе” (A491/B519). Ср также (A181/B223; A270/B326).

20. Перед лицом такой линии скептицизма, сложно понять, почему Эллайс уверяет, что “Кант – это трансцендентальный реалист по отношению к вещам как они есть сами по себе” (Allais, 2003, p. 379). См. схожее прочтение (Langton, 1998). Вестфаль верит, что трансцендентальный идеализм ложен и что Кант придерживается трансцендентального реализма как “безоговорочного” реализма.

Как мы видели в предыдущей секции, эмпирический реализм – это реализм о явлениях, то есть, об эмпирических вещах и ни о чем более. Напротив, трансцендентальный реализм – это реализм о вещах самих по себе. Трансцендентальный реализм “представляет себе внешние явления ... как вещи в себе”, которые “существовали бы независимо от нас и нашей чувственности” постольку, поскольку пространство и время понимаются как “данные сами по себе”, а не как условия или формы человеческого чувственного созерцания (A369)19. Для трансцендентального реализма объекты внешнего созерцания – как мы увидим в третьей секции – онтологически и эпистемически независимы от нас, так как с его точки зрения объективная значимость понятий “актуальность” или “существование” не зависит от концептуального каркаса, в рамках которого они только и могут легитимно применяться. Соответственно, в трансцендентальном реализме нет обоснованной связи между тем, что мы можем познать, то есть, ментальными представлениями внешней реальности, и тем, что является реальным. Поэтому трансцендентальный реализм рассматривает внешние восприятия как актуальные постольку, поскольку восприятие вызвано вещами в себе в пространстве вне нас. Так как каузальное отношение не определено априорными принципами опыта (например, трансцендентальными условиями возможности опыта), внешние восприятия не могут – в случае трансцендентального реализма – быть соотнесены с достоверностью с их внешней причиной. Ведь такое каузальное отношение может воплощать лишь “игру нашего внутреннего чувства” (A368). Эмпирический реализм, правда, тоже не отрицает, что внешние восприятия могут быть продуктами воображения или внутреннего чувства. Но в отличии от трансцендентального реализма, эмпирический реализм не приходит к скептическим выводам, так как – Кант уверяет – трансцендентальный идеализм не рассматривает явления как ментальные образы или идеи20

27

Трансцендентальный реализм и эмпирический идеализм являются естественными союзниками. Ведь эмпирический идеализм – это скептическая позиция, которую не может избежать трансцендентальный реализм. Если внешние объекты – это вещи сами по себе, то наш познавательный доступ к миру не является прямым, то есть, он опосредован представлениями в нас, вызванными чем-то вне нас. В этом смысле трансцендентальный реализм является непрямым реализмом. ‘Представление’ здесь следует понимать в буквальном смысле, как пред-ставление, то есть как внутреннюю идею или ментальный образ вещи, находящейся вне познающего существа. Эмпирический идеализм, как утверждает Кант, это позиция, которая утверждает, что “я не могу, собственно говоря, воспринимать внешние вещи, а могу лишь от своих внутренних восприятий заключать к их бытию” (А369). Эмпирический идеализм на деле все-таки признает внешний опыт вещей самих по себе, которые познающие имеют, но оставляет нерешенным вопрос о том, “существует ли соответствующий ему предмет” (А371). То есть, эмпирический идеализм не может установить, имеет представление объекта соответствующую ему внешнюю причину или нет. Таким образом, трансцендентальный реализм не может доказать, что существует каузальное соответствие между представлением и представляемым объектом, так как полагание существующих самих по себе пространства и времени образует пропасть между познанием в нас и познаваемым вне нас, которую невозможно закрыть внешним восприятием. Эти познавательная неспособность вынуждает трансцендентальный реализм принимать эмпирический идеализм. Трансцендентальный реализм, очевидно, сам по себе отказывается от всякого предполагаемого союза с эмпирическим идеализмом, ведь эта позиция не ставит под сомнение существование вещей в пространстве. Мир там, где он и есть. Однако, Кант утверждает, что скептицизм в отношении внешних объектов неминуем для всякой формы реализма, которая, подобно трансцендентальному реализму, полагает, что мир превышает возможности познания.

Трансцендентальный реализм и эмпирический идеализм являются естественными союзниками. Ведь эмпирический идеализм – это скептическая позиция, которую не может избежать трансцендентальный реализм. Если внешние объекты – это вещи сами по себе, то наш познавательный доступ к миру не является прямым, то есть, он опосредован представлениями в нас, вызванными чем-то вне нас. В этом смысле трансцендентальный реализм является непрямым реализмом. ‘Представление’ здесь следует понимать в буквальном смысле, как пред-ставление, то есть как внутреннюю идею или ментальный образ вещи, находящейся вне познающего существа. Эмпирический идеализм, как утверждает Кант, это позиция, которая утверждает, что “я не могу, собственно говоря, воспринимать внешние вещи, а могу лишь от своих внутренних восприятий заключать к их бытию” (А369). Эмпирический идеализм на деле все-таки признает внешний опыт вещей самих по себе, которые познающие имеют, но оставляет нерешенным вопрос о том, “существует ли соответствующий ему предмет” (А371). То есть, эмпирический идеализм не может установить, имеет представление объекта соответствующую ему внешнюю причину или нет. Таким образом, трансцендентальный реализм не может доказать, что существует каузальное соответствие между представлением и представляемым объектом, так как полагание существующих самих по себе пространства и времени образует пропасть между познанием в нас и познаваемым вне нас, которую невозможно закрыть внешним восприятием. Эти познавательная неспособность вынуждает трансцендентальный реализм принимать эмпирический идеализм. Трансцендентальный реализм, очевидно, сам по себе отказывается от всякого предполагаемого союза с эмпирическим идеализмом, ведь эта позиция не ставит под сомнение существование вещей в пространстве. Мир там, где он и есть. Однако, Кант утверждает, что скептицизм в отношении внешних объектов неминуем для всякой формы реализма, которая, подобно трансцендентальному реализму, полагает, что мир превышает возможности познания.

Трансцендентальный реализм и эмпирический идеализм являются естественными союзниками. Ведь эмпирический идеализм – это скептическая позиция, которую не может избежать трансцендентальный реализм. Если внешние объекты – это вещи сами по себе, то наш познавательный доступ к миру не является прямым, то есть, он опосредован представлениями в нас, вызванными чем-то вне нас. В этом смысле трансцендентальный реализм является непрямым реализмом. ‘Представление’ здесь следует понимать в буквальном смысле, как пред-ставление, то есть как внутреннюю идею или ментальный образ вещи, находящейся вне познающего существа. Эмпирический идеализм, как утверждает Кант, это позиция, которая утверждает, что “я не могу, собственно говоря, воспринимать внешние вещи, а могу лишь от своих внутренних восприятий заключать к их бытию” (А369). Эмпирический идеализм на деле все-таки признает внешний опыт вещей самих по себе, которые познающие имеют, но оставляет нерешенным вопрос о том, “существует ли соответствующий ему предмет” (А371). То есть, эмпирический идеализм не может установить, имеет представление объекта соответствующую ему внешнюю причину или нет. Таким образом, трансцендентальный реализм не может доказать, что существует каузальное соответствие между представлением и представляемым объектом, так как полагание существующих самих по себе пространства и времени образует пропасть между познанием в нас и познаваемым вне нас, которую невозможно закрыть внешним восприятием. Эти познавательная неспособность вынуждает трансцендентальный реализм принимать эмпирический идеализм. Трансцендентальный реализм, очевидно, сам по себе отказывается от всякого предполагаемого союза с эмпирическим идеализмом, ведь эта позиция не ставит под сомнение существование вещей в пространстве. Мир там, где он и есть. Однако, Кант утверждает, что скептицизм в отношении внешних объектов неминуем для всякой формы реализма, которая, подобно трансцендентальному реализму, полагает, что мир превышает возможности познания.

28

Если бы внешние объекты были вещами самими по себе, как полагает трансцендентальный реализм, то реальность (мир или то, что является актуальным) могла бы в принципе простираться за пределы того, что мы можем познать. Иными словами, трансцендентальный реализм признает ipso facto, что может существовать такой регион реальности (например, существующие факты, недоступные познанию), что мы никогда не сможем определить, являются ли они реальными и в чем вообще заключается область “реальности”. В этом смысле реальность не зависит от того, что мы можем в общем знать, ведь трансцендентальный реализм отрицает существование трансцендентальных условий возможности опыта. Для эмпирического реализма, напротив, объективная истинность понятия “реальности” привязана к теоретическому каркасу, то есть, к трансцендентальному идеализму, который ограничивает объективное значение это понятия до объектов человеческого созерцания в пространстве и времени. Реальность как таковая, таким образом, не может быть чем-то, что трансцендентно опыту и познанию. Трансцендентальный реализм отрицает это, так как, согласно этому взгляду, “реальность” не зависит от познавательного оснащения познающего субъекта. Части реальности могут оказаться трансцендентными опыту и распознаванию. По этим причинам трансцендентальный реализм не может даже с уверенностью утверждать, что внешние объекты существуют, так как единственное, что можно полагать в рамках такой позиции, это то, что внешние представления обладают реальными внешними причинами, то есть, что убеждениям о внешнем мире в действительности соответствуют тому, что имеет место в нем²¹. Соответственно трансцендентальный реализм не может знать, таков ли мир, как он представляется, так как нельзя полагаться на эмпирические казуальные выводы от ментальных представлений к их внешним причинам, которые являются лишь объектами спекуляции: “заключение от данного действия к определенной причине никогда не бывает достоверным, так как одно действие может быть вызвано различными причинами” (A368).

21. На языке теории истины Кант последовательно рассматривает трансцендентальный реализм как придерживающийся корреспондетской теории, см. 3 секцию ниже.

Если бы внешние объекты были вещами самими по себе, как полагает трансцендентальный реализм, то реальность (мир или то, что является актуальным) могла бы в принципе простираться за пределы того, что мы можем познать. Иными словами, трансцендентальный реализм признает ipso facto, что может существовать такой регион реальности (например, существующие факты, недоступные познанию), что мы никогда не сможем определить, являются ли они реальными и в чем вообще заключается область “реальности”. В этом смысле реальность не зависит от того, что мы можем в общем знать, ведь трансцендентальный реализм отрицает существование трансцендентальных условий возможности опыта. Для эмпирического реализма, напротив, объективная истинность понятия “реальности” привязана к теоретическому каркасу, то есть, к трансцендентальному идеализму, который ограничивает объективное значение это понятия до объектов человеческого созерцания в пространстве и времени. Реальность как таковая, таким образом, не может быть чем-то, что трансцендентно опыту и познанию. Трансцендентальный реализм отрицает это, так как, согласно этому взгляду, “реальность” не зависит от познавательного оснащения познающего субъекта. Части реальности могут оказаться трансцендентными опыту и распознаванию. По этим причинам трансцендентальный реализм не может даже с уверенностью утверждать, что внешние объекты существуют, так как единственное, что можно полагать в рамках такой позиции, это то, что внешние представления обладают реальными внешними причинами, то есть, что убеждениям о внешнем мире в действительности соответствуют тому, что имеет место в нем21. Соответственно трансцендентальный реализм не может знать, таков ли мир, как он представляется, так как нельзя полагаться на эмпирические казуальные выводы от ментальных представлений к их внешним причинам, которые являются лишь объектами спекуляции: “заключение от данного действия к определенной причине никогда не бывает достоверным, так как одно действие может быть вызвано различными причинами” (A368).

29

Метафизика, которую Кант приписывает трансцендентальному реализму, соответствует картезианскому скептическому сценарию бога-обманщика, то есть, сценарию скептической гипотезы. Соответственно, в этих условия мы не можем знать, истинны наши убеждения или нет. Кант полагает, что трансцендентальный реализм ведет к такому выводу с необходимостью. Даже если трансцендентальный реализм подтверждает убеждения, используя лучшие доступные методологические или научные средства, в этой схеме никогда нельзя с уверенностью знать, ошибочно ли знание об их источниках или нет. Ведь согласно скептической гипотезе, причины наших представлений о мире в принципе могут быть трансцендентны опыту и познанию. Причина этого заключается в том, что для трансцендентального реализма реальность может лежать за пределами того, что мы можем познать. Связь между реализмом и скептицизмом вообще широко обсуждается в современной философии. Кант уже тогда хорошо понимал, что определенные метафизически мотивированные обязательства реализма приводят к скептическим следствиям. Иными словами, как отмечали Страуд, Нагель и прочие, метафизический или трансцендентальный реализм, кажется, является необходимой пресуппозицией, которую молча принимает скептицизм, для того чтобы сделать скептические сомнения интеллигибельными. Ведь только в том случае, если мир является метафизически независимым, скептицизм может вообще полагать, что мы не можем знать, истинны наши верования или нет²².

22. Ср. напр. (Stroud, 1984, p. 82): “источник философских проблем, касающихся внешнего мира, лежит где-то в концепции объективного мира”. См. главы 5 и 6 из (Nagel, 1989).

Метафизика, которую Кант приписывает трансцендентальному реализму, соответствует картезианскому скептическому сценарию бога-обманщика, то есть, сценарию скептической гипотезы. Соответственно, в этих условия мы не можем знать, истинны наши убеждения или нет. Кант полагает, что трансцендентальный реализм ведет к такому выводу с необходимостью. Даже если трансцендентальный реализм подтверждает убеждения, используя лучшие доступные методологические или научные средства, в этой схеме никогда нельзя с уверенностью знать, ошибочно ли знание об их источниках или нет. Ведь согласно скептической гипотезе, причины наших представлений о мире в принципе могут быть трансцендентны опыту и познанию. Причина этого заключается в том, что для трансцендентального реализма реальность может лежать за пределами того, что мы можем познать. Связь между реализмом и скептицизмом вообще широко обсуждается в современной философии. Кант уже тогда хорошо понимал, что определенные метафизически мотивированные обязательства реализма приводят к скептическим следствиям. Иными словами, как отмечали Страуд, Нагель и прочие, метафизический или трансцендентальный реализм, кажется, является необходимой пресуппозицией, которую молча принимает скептицизм, для того чтобы сделать скептические сомнения интеллигибельными. Ведь только в том случае, если мир является метафизически независимым, скептицизм может вообще полагать, что мы не можем знать, истинны наши верования или нет22.

30

Чего мы достигли на данный момент? Задача этого текста – показать, каким образом Кант сформировал теоретический ландшафт дебатов вокруг реализма посредством различения двух принципиальных форм реализма, эмпирического и трансцендентального. Это различие предвосхищает стандартное для нас деление на метафизические и неметафизические формы реализма. Как мы видели, эмпирический реализм не является гибридной формой реализма, которая смешивает метафизические и неметафизические составляющие, как полагает метафизическая “двухаспектная интерпретация”. Теперь у нас есть ясное представление о том, что Кант считает “реализмом” и какие принципиальные формы реализма должны быть выделены. Наконец, мы можем задаться вопросом о том, имеет ли эта классификация систематический теоретический базис или же она является только частичной. Как я покажу в следующей секции, можно назвать три критерия, посредством которых Кант систематически классифицирует формы реализма. Более того, эти критерии могут служить в качестве общих классификационных инструментов для различения форм реализма и после Канта.

31

3. Классифицируя реализм: неметафизический и метафизический

32

Кант установил теоретический краеугольный камень, который структурировал дебаты о реализме с того момента, как реализм появился под именем “реализма” в конце XVIIIв. Плацдармом для дебатов выступило кантовское деление между эмпирическим и трансцендентальным реализмом. Эмпирический и трансцендентальный реализм предвосхищают более современную концептуальную дихотомию между метафизическими и неметафизическими формами реализма. Метафизический реализм обыкновенно придерживается взгляда, что мир существует независимо от того, что мы можем о нем знать. Реальность, таким образом, простирается далее того, к чему мы имеем познавательный доступ. Напротив, неметафизический реализм обыкновенно придерживается взгляда, что мир зависит от того, что мы в итоге можем знать, в том смысле, что мы не можем осмысленно приписывать чему-либо существование и при этом признавать, что мы не имеем к нему познавательного доступа. Таким образом, мы сталкиваемся с трудностью, уже увиденной Кантом, которая заключается в том, что нам нужен достаточно ясный набор критериев, посредством которых возможно провести обозначенное различие. Он осознавал, что нахождение на уровне общего понимания реализма, как взгляда, согласно которому мир действительно существует, слишком неспецифично, не в последнюю очередь потому, что тот реализм, который он защищает, должен каким-то образом отличаться от формы реализма, от которой он отказывается, то есть, от трансцендентального реализма.

33

Очевидно, что для Канта реализм может принимать множество различных форм и эти формы должны быть организованы согласно специфическим критериям, которые позволяют сделать эти формы интеллигибельными и различимыми. Разведение эмпирического и трансцендентального реализма в прошлой секции показало, что Кант использует три критерия для анализа реализма. Эти критерии позволяют систематизировать главные отличительные черты каждой формы реализма и тем самым заострить внимание на их главных различиях. Чтобы структурировать формы реализма, Кант применяет критерии, которые я буду называть: (а) онтологическим, (б) эпистемическим и (с) истинностным критерием (veridical).

34

(а) Онтологический критерий определяет, существует ли мир для конкретной формы реализма независимо сознания (mind) или же он от него зависит, то есть, зависит или не зависит от его актуальных восприятий. Этот критерий не является тривиальным, так как согласно некоторым видам реализма существование мира зависит от восприятия божественного или человеческого ума, в то время как другие отрицают это утверждение, как не интеллигибельное.

35

(б) Эпистемический критерий уточняет, зависят ли утверждения существования и в целом объективные утверждения о мире от того, что мы можем знать в общем. Может ли то, что мы рассматриваем как реальное, выходить за пределы того, что мы можем знать. Эпистемический критерий обладает ключевым значением потому, что некоторые формы метафизического реализма утверждают, что мир наполнен фактами, трансцендентными опыту и познанию, в то время как неметафизические формы реализма отрицают это.

36

(в) Истинностный критерий определяет условия истинности наших верований о внешнем мире, то есть то, делает ли наши верования о мире истинными сам мир или же их истинность может быть установлена только в рамках познавательной теории, которая лежит в их основании. Этот критерий не может быть исключен потому, что форма реализма не может ограничиваться одной только консистентностью своих утверждений о внешних вещах, но в качестве теории она также должна быть способна дать объяснение того, истины эти утверждения или нет.

37

3.1. Применение кантовских критериев классификации

38

Если мы начнем с “реализма” как с общего представления о том, что мир существует и продолжим уточнять его посредством применения кантовских критериев, мы получим дихотомию между метафизическим и неметафизическим реализмом: во-первых, для метафизического реализма мир онтологически независим от сознания (mind), то есть, существование мира не зависит от ментальной активности познающей стороны. Во-вторых, метафизический реализм придерживается эпистемической независимости, согласно которой мир может выходить за пределы того, что мы можем вообще знать. В-третьих, в отношении истинностного критерия метафизический реализм выступает за корреспондентскую теорию истины, то есть, за взгляд, согласно которому все утверждения о мире, которые имеют значение, делаются истинными или ложными только лишь самим миром. Напротив, неметафизический реализм, во-первых, признает, что мир онтологически зависит от сознания, во-вторых, придерживается эпистемической зависимости, потому что, согласно этому взгляду, реальность на может выходить за пределы того, что мы знаем, то есть, для каждого актуального объекта истинно, что он может быть в принципе доступен для познания. В-третьих, в отношении истинностного критерия неметафизический реализм придерживается когерентной теории истины, то есть, взгляда, согласно которому все утверждения о мире, которые имеют значение, делаются истинными или ложными только в соответствии с эпистемическими принципами, установленными в теории.

Если мы начнем с “реализма” как с общего представления о том, что мир существует и продолжим уточнять его посредством применения кантовских критериев, мы получим дихотомию между метафизическим и неметафизическим реализмом: во-первых, для метафизического реализма мир онтологически независим от сознания (mind), то есть, существование мира не зависит от ментальной активности познающей стороны. Во-вторых, метафизический реализм придерживается эпистемической независимости, согласно которой мир может выходить за пределы того, что мы можем вообще знать. В-третьих, в отношении истинностного критерия метафизический реализм выступает за корреспондентскую теорию истины, то есть, за взгляд, согласно которому все утверждения о мире, которые имеют значение, делаются истинными или ложными только лишь самим миром. Напротив, неметафизический реализм, во-первых, признает, что мир онтологически зависит от сознания, во-вторых, придерживается эпистемической зависимости, потому что, согласно этому взгляду, реальность на может выходить за пределы того, что мы знаем, то есть, для каждого актуального объекта истинно, что он может быть в принципе доступен для познания. В-третьих, в отношении истинностного критерия неметафизический реализм придерживается когерентной теории истины, то есть, взгляда, согласно которому все утверждения о мире, которые имеют значение, делаются истинными или ложными только в соответствии с эпистемическими принципами, установленными в теории.

39

Применение этих критериев к эмпирическому и трансцендентальному идеализму, как Кант эксплицитно делает это в “Четвертом паралогизме”, выдает картину, которая во всех отношениях параллельна характеристике метафизического и неметафизического реализма:

40

3.1.1. Метафизический/трансцендентальный реализм

41

Во-первых, трансцендентальный реализм придерживается онтологической независимости потому, что внешние объекты (мир) существуют “независимо от нас и нашей чувственности” (А369). Во-вторых, трансцендентальный реализм утверждает эпистемическую независимость, так как для них предикаты вроде “актуальность” или “существование” не зависят от того, что мы можем познать в общем (A 368, A 371–372). В-третьих, трансцендентальный реализм выступает за истинностное соответствие, то есть, за “соответствие” между сознанием или экзситенциальными пропозициями о мире и фактами в мире, такое что всякое утверждение о мире, имеющее значение, является истинным или ложным (A 371, 375).

42

3.1.2. Неметафизический/эмпирический реализм

43

Во-первых, эмпирический реализм подписывается под онтологической независимостью, так как, согласно этому взгляду, мир существует независимо от сознания и протяженные объекты существуют “в пространстве” вне нас, поскольку то, что называется физической реальностью, “никаким воображением не может быть вымышлено и создано независимо от восприятия” (А373). Во-вторых, эмпирический реализм придерживаетcя эпистемической зависимости, так как в его рамках постоянно утверждается, что реальность зависима от того, что мы можем познать в общем, то есть, то, что считается актуальным, должно быть сущностно возможным объектом человеческого познания (А369). В-третьих, эмпирический реализм придерживается истинностной когерентности, так как убеждения о внешнем мире в эмпирическом реализме истинны только в согласии с трансцендентальными принципами познания (А376)²³

23. Как я уже замечал ранее, некоторая сложность заключается в том, что Кант не придерживается чистой когерентности, так как для него истинные верования о мире должны также соответствовать миру. Как показывает Бауэр (Bauer, 2019), корреспонденция очень важна для Канта. Этот факт обладает последствиями, которые играют роль в вопросе о том, не является ли эмпирический реализм не больше и не меньше чем анти-реализм (см. ниже).

44

Хотя противопоставление трансцендентального/метафизического реализма с одной стороны и эмпирического/неметафизического реализма с другой выглядит как четкое деление, его философское значение может быть поставлено под сомнение. Могут иметь место критические возражения, что в этой классификации различие между трансцендентальным и эмпирическим реализмом недостаточно ясное, так как обе теории делают одно и то же онтологическое утверждение: мир существует независимо от сознания. Этого нельзя отрицать, хотя, как мы видели в предыдущей секции, в обоих формах реализма “мир” имеет фундаментально различное значение. Как я показал, для эмпирического реализма существуют только явления, в то время как трансцендентальный реализм утверждает, что существуют вещи сами по себе. Это, конечно, может выглядеть просто как вопрос терминологии, но он им не является потому, что трансцендентальный реализм допускает существование объектов, которые не могут быть познаны, в то время как эмпирический этого не допускает. Оба согласны в том, что то, в отношении чего позиция является реализмом – явления или вещи сами по себе, соответственно – не является продуктом активности сознания. То есть, вещи вне нас являются онтологически независимыми. Но как показывают второй и третий критерии, онтологическая зависимость от сознания может быть выражена фундаментально различными способами.

45

Здесь может возникнуть еще один пункт для критики. Приблизительно последние пять десятилетий большая часть дискуссий о реализме была посвящена (сематическому) анти-реализму. Взгляду, согласно которому утверждения о мире, имеющие значение, могут быть истинными только в том случае, если познающая сторона может знать, что они истинны и если она обладает подтверждением их истины. Для (семантического) анти-реалиста, например, для Даммита, такие утверждения не могут “обладать объективным истинностным значением, независимо от наших средств знания этого”; то есть, они не могут быть “истинными или ложными на основании реальности, существующей независимо от нас”²⁴. Не в последнюю очередь благодаря патнемовскому переложению трансцендентального идеализма в терминах внутреннего реализма, утверждалось, что отрицание [наличия чего-либо] трансцендентного познанию и верификации звучит по-кантиански и что эмпирический реализм, таким образом, является формой анти-реализма²⁵. В более современной литературе эта интерпретация была по большей части опровергнута. Эллайс, например, утверждает, что, несмотря на то, что (семантический) анти-реализм может “помочь нам понять” кантовское учение, “есть глубокие различия между кантовской позицией” и этим взглядом. Согласно ее прочтению, обе теории схожим образом отрицают трансцендентность явлений (эмпирических вещей) опыту, но они отличаются в основном потому, что Кант, в отличии от (семинатического) анти-реализма, допускает трансцендентную верификации реальность, вещи сами по себе²⁶. В этом отношении Эллайс соглашается с Абелой, что эмпирический реализм не может считаться анти-реализмом, так как он не является теорией значения. Эмпирический и (семантический) анти-реализм очень сильно отличаются, так как Кант фокусируется на “возможном опыте”, в то время как Даммита интересуют “условия употребления и верификации”²⁷. И хотя я не думаю, что для Канта существуют трансцендентные познанию вещи или факты, как утверждают Абела и Эллайс, я полагаю, что они правы в том, что трансцендентальный идеализм и, следовательно, эмпирический реализм, расходятся с (семантическим) анти-реализмом²⁸. Но мои причины так считать отличны от их: эмпирический реализм – это не (семантический) анти-реализм, так как эмпирический реализм придерживается тезиса об онтологической независимости явлений от сознания. В отличии от Эллайс я не думаю, что явления per se зависят от сознания и что только вещи сами по себе независимы от него. В отношении познания явления действительно зависимы от сознания, то есть, эпистемически зависимы, но в другом отношении, поскольку нечто дано в созерцании, они независимы, так как “Stoff” (материал) внутреннего чувства приходит от внешнего чувства и он сам по себе онтологически независим: “то материальное или реальное, то нечто, что должно быть созерцаемым в пространстве, необходимо предполагает восприятие и никаким воображением не может быть вымышлено и создано независимо от восприятия, которое указывает на действительность чего-то в пространстве” (A373)²⁹. Вот почему эмпирический реализм в отличии анти-реализма касается не только пропозиций, но также и онтологически независимого мира, которому в конце концов должны соответствовать наши когерентные убеждения. ³⁰

24. Ср. (Dummett, 1978, p. 146).

25. См. (Putnam, 1980, 1981, 1982, 1983, 1987, 1988, 1990, 1999). Cр. (Moran, 2000), (Stevenson, 1983) и (Walker, 1983).

26. Ср. (Allais, 2003, pp. 370, 388–389). Эллайс также думает, что существует фундаментальное различие между патнемовским внутренним реализмом и Кантом. Я думаю, что она права в том, что, в отличии от Патнема, Кант отрицает, что может быть только одна истинная теория мира (“может быть только одна истинная система философии” (Кант, 2014, с. 24–25) и что корреспондентская теория истины не может быть принята (Allais, 2003, pp. 375-376). Также см. (Abela, 1996), где Абела отрицает наличие сходств между внутренним и эмпирическим реализмом, и (Gurofsky, 2018, pp. 36–48, 183).

27. Ср. (Abela, 2002, pp. 234–235, 232, 241). Для Абелы ясно, что Кант придерживается “концепции истины, признающей трансцендентное” (Abela, 2002, pp. 215)

28. Эллайс, однако, думает, что хотя “кантовская позиция в важных аспектах отличается от этого вида анти-реализма”, т. е. анти-реализма, который отрицает наличие объектов, трансцендентных опыту, есть некоторые “сходства” между анти-реализмом и трансцендентальным идеализмом (Allais, 2015, pp. 211–212). Я согласен с тем, что в отношении этого утверждения Кант действительно выступает за (семантический) анти-реализм.

29. Ср. (Heidemann, 1998, pp. 166–174, 220–232), (Heidemann. 2010, pp. 202–205)

30. Здесь явно требуется исследование возможности сосуществования корреспондентской и когерентистской теорий, но этот вопрос выходит за пределы моей статьи.

Здесь может возникнуть еще один пункт для критики. Приблизительно последние пять десятилетий большая часть дискуссий о реализме была посвящена (сематическому) анти-реализму. Взгляду, согласно которому утверждения о мире, имеющие значение, могут быть истинными только в том случае, если познающая сторона может знать, что они истинны и если она обладает подтверждением их истины. Для (семантического) анти-реалиста, например, для Даммита, такие утверждения не могут “обладать объективным истинностным значением, независимо от наших средств знания этого”; то есть, они не могут быть “истинными или ложными на основании реальности, существующей независимо от нас”24. Не в последнюю очередь благодаря патнемовскому переложению трансцендентального идеализма в терминах внутреннего реализма, утверждалось, что отрицание [наличия чего-либо] трансцендентного познанию и верификации звучит по-кантиански и что эмпирический реализм, таким образом, является формой анти-реализма25. В более современной литературе эта интерпретация была по большей части опровергнута. Эллайс, например, утверждает, что, несмотря на то, что (семантический) анти-реализм может “помочь нам понять” кантовское учение, “есть глубокие различия между кантовской позицией” и этим взглядом. Согласно ее прочтению, обе теории схожим образом отрицают трансцендентность явлений (эмпирических вещей) опыту, но они отличаются в основном потому, что Кант, в отличии от (семинатического) анти-реализма, допускает трансцендентную верификации реальность, вещи сами по себе26. В этом отношении Эллайс соглашается с Абелой, что эмпирический реализм не может считаться анти-реализмом, так как он не является теорией значения. Эмпирический и (семантический) анти-реализм очень сильно отличаются, так как Кант фокусируется на “возможном опыте”, в то время как Даммита интересуют “условия употребления и верификации”27. И хотя я не думаю, что для Канта существуют трансцендентные познанию вещи или факты, как утверждают Абела и Эллайс, я полагаю, что они правы в том, что трансцендентальный идеализм и, следовательно, эмпирический реализм, расходятся с (семантическим) анти-реализмом28. Но мои причины так считать отличны от их: эмпирический реализм – это не (семантический) анти-реализм, так как эмпирический реализм придерживается тезиса об онтологической независимости явлений от сознания. В отличии от Эллайс я не думаю, что явления per se зависят от сознания и что только вещи сами по себе независимы от него. В отношении познания явления действительно зависимы от сознания, то есть, эпистемически зависимы, но в другом отношении, поскольку нечто дано в созерцании, они независимы, так как “Stoff” (материал) внутреннего чувства приходит от внешнего чувства и он сам по себе онтологически независим: “то материальное или реальное, то нечто, что должно быть созерцаемым в пространстве, необходимо предполагает восприятие и никаким воображением не может быть вымышлено и создано независимо от восприятия, которое указывает на действительность чего-то в пространстве” (A373)29. Вот почему эмпирический реализм в отличии анти-реализма касается не только пропозиций, но также и онтологически независимого мира, которому в конце концов должны соответствовать наши когерентные убеждения. 30

24. Ср. (Dummett, 1978, p. 146). 25. См. (Putnam, 1980, 1981, 1982, 1983, 1987, 1988, 1990, 1999). Cр. (Moran, 2000), (Stevenson, 1983) и (Walker, 1983). 26. Ср. (Allais, 2003, pp. 370, 388–389). Эллайс также думает, что существует фундаментальное различие между патнемовским внутренним реализмом и Кантом. Я думаю, что она права в том, что, в отличии от Патнема, Кант отрицает, что может быть только одна истинная теория мира (“может быть только одна истинная система философии” (Кант, 2014, с. 24–25) и что корреспондентская теория истины не может быть принята (Allais, 2003, pp. 375-376). Также см. (Abela, 1996), где Абела отрицает наличие сходств между внутренним и эмпирическим реализмом, и (Gurofsky, 2018, pp. 36–48, 183). 27. Ср. (Abela, 2002, pp. 234–235, 232, 241). Для Абелы ясно, что Кант придерживается “концепции истины, признающей трансцендентное” (Abela, 2002, pp. 215) 28. Эллайс, однако, думает, что хотя “кантовская позиция в важных аспектах отличается от этого вида анти-реализма”, т. е. анти-реализма, который отрицает наличие объектов, трансцендентных опыту, есть некоторые “сходства” между анти-реализмом и трансцендентальным идеализмом (Allais, 2015, pp. 211–212). Я согласен с тем, что в отношении этого утверждения Кант действительно выступает за (семантический) анти-реализм. 29. Ср. (Heidemann, 1998, pp. 166–174, 220–232), (Heidemann. 2010, pp. 202–205) 30. Здесь явно требуется исследование возможности сосуществования корреспондентской и когерентистской теорий, но этот вопрос выходит за пределы моей статьи.

46

3.2. Расширенный диапазон кантовской классификации

47

Как мы уже видели, кантовская классификация эмпирического и трансцендентального реализма предвосхищает то, что в современных дискуссиях называется неметафизическим и метафизическим реализмом. И эмпирический и неметафизический реализм принимают онтологическую независимость, эпистемическую зависимость, когерентную истинность, в то время как трансцендентальный и метафизический реализм подписываются под онтологической независимостью, эпистемической зависимостью и истинностью, основанной на соответствии. Эквивалентность между кантовскими и современными классификациями форм реализма достойна внимания и не является только лишь историческим открытием. Более того, кантовской метод классификации реализма имеет систематическое значение и для современной философии, так как он помогает продвинуть вперед структуру и глубже проникнуть в теоретический ландшафт, касающийся форм реализма. Развивая изобретенные Кантом и перенятые современной философией критерии, можно детализировать и расширить теоретические возможности, открытые для реализма и его форм. Совмещая онтологический, эпистемический и истинностный критерии со спецификациями зависимость и когерентность с одной стороны, и независимость и корреспондентность с другой, получаем 2³варианта, которые показаны в таблице:

	^A	^B	^C	^D	^E	^F	^G	^H
^{онтологический}	^-	^-	⁺	⁺	^-	^-	⁺	⁺
^{эпистемический}	⁺	^-	^-	⁺	^-	⁺	⁺	^-
^{истинностный}	⁺	^-	⁺	⁺	⁺	^-	^-	^-

‘+’ = зависимость, когерентность; ‘-‘ = независимость, корреспондентность

Как мы уже видели, кантовская классификация эмпирического и трансцендентального реализма предвосхищает то, что в современных дискуссиях называется неметафизическим и метафизическим реализмом. И эмпирический и неметафизический реализм принимают онтологическую независимость, эпистемическую зависимость, когерентную истинность, в то время как трансцендентальный и метафизический реализм подписываются под онтологической независимостью, эпистемической зависимостью и истинностью, основанной на соответствии. Эквивалентность между кантовскими и современными классификациями форм реализма достойна внимания и не является только лишь историческим открытием. Более того, кантовской метод классификации реализма имеет систематическое значение и для современной философии, так как он помогает продвинуть вперед структуру и глубже проникнуть в теоретический ландшафт, касающийся форм реализма. Развивая изобретенные Кантом и перенятые современной философией критерии, можно детализировать и расширить теоретические возможности, открытые для реализма и его форм. Совмещая онтологический, эпистемический и истинностный критерии со спецификациями зависимость и когерентность с одной стороны, и независимость и корреспондентность с другой, получаем 23 варианта, которые показаны в таблице: <table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> </td><td class="docx-publication-cell"> A</td><td class="docx-publication-cell"> B</td><td class="docx-publication-cell"> C</td><td class="docx-publication-cell"> D</td><td class="docx-publication-cell"> E</td><td class="docx-publication-cell"> F</td><td class="docx-publication-cell"> G</td><td class="docx-publication-cell"> H</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> онтологический</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> +</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> эпистемический</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> -</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> истинностный</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> +</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> -</td><td class="docx-publication-cell"> -</td></tr></table> ‘+’ = зависимость, когерентность; ‘-‘ = независимость, корреспондентность

48

Если мы применяем онтологический, эпистемический и истинностный критерии в качестве минимальных для определения формы реализма в комбинации с зависимостью/когерентностью и независимостью/корреспондетностью в качестве минимальных спецификаций, мы получаем 8 отдельных форм реализма. Таблицу следует читать следующим образом.

49

Опция А – это форма реализма, которая придерживается онтологической независимости, эпистемической зависимости и истинностной когерентности. Как я уже показал, эта комбинация соответствует кантовскому эмпирическому реализму и эквивалентным ему формам³¹.

31. Следует заметить, однако, что в случае эмпирического реализма нет четкого различения когерентности и корреспондентности. Как я упоминал выше (2.1.), Кант совмещает когерентность и корреспондентность так, что “корреспондентность” представляет природу истины, в то время как когерентность, по-видимому, представляет собой эпистемический критерий для познания истинных суждений: так как “эмпирическая истинность явлений достаточно прочно установлена по эмпирическим законам в опыте действительно все то, что находится в одном контексте с восприятием по законам эмпирического продвижения. (A 491–493/B 520–521). Следовательно, в случае (неметафизического) эмпирического реализма измерение истинности должно выражаться и в терминах когерентности и в терминах корреспондентности. Для формы метафизического реализма, подобной трансцендентальному реализму (опция B), классификация хорошо работает, то есть, эти формы точно подпадают под корреспнондетскую теорию истины, что уже видел и сам Кант.

50

Опция Б придерживается онтологической независимости, эпистемической независимости и истинностной корреспондентности. Как показано выше, эта комбинация явно соответствует картезианскому трансцендентальному реализму в кантовской таксономии.

51

Опция С, по-видимому, не представляет какой-либо подлинной формы реализма, так как реальность рассматривается в качестве онтологически зависимой от, например, божественного ума. Это, однако, великолепно согласуется с тезисом, что реальность может выходить за пределы того, что мы можем знать, хотя и трудно понять, как когерентность может согласовываться с трансцендентностью реальности для познания.

52

Опция D также не представляет подлинной формы реализма, так как она, подобно C отрицает онтологическую независимость. Но при этом, это совершенно понятно – рассматривать реальность в качестве онтологически зависимой и ограничивать наш эпистемический доступ к ней согласно тому, что мы можем знать в общем, добавляя при этом когерентную истинность. Эта опция согласуется с тем, что я обсуждал как (семантический) анти-реализм.

53

Опция Е является формой реализма в силу онтологической независимости. Имея онтологическую независимость, как и в случае B, конечно, можно полагать, что реальность может выходить за пределы того, что мы можем знать. Однако, учитывая эти два вида независимости, [мы обнаруживаем] проблемы с когерентностью из-за скептицизма, так как наши убеждения о реальности могли бы и быть истинными, несмотря на то, что мы бы никогда не смогли этого узнать.

54

Опция F является формой реализма по тем же причинам, что А, В и Е. Однако, если реальность является онтологически независимой, то по меньшей мере сомнительно придерживаться взгляда, согласно которому реальность не может выходить за пределы того, что мы можем знать, при этом полагая, что истинность является независимой. В качестве формы реализма эта опция должна также дать приемлемое объяснение того, как возможно, что мы понимаем реальность, как зависимую от теории, в то время как истину, как независимую от наших убеждений.

55

Опция G не может считаться реализмом из-за онтологической зависимости. Но при этом можно непротиворечиво утверждать, что в этом случае реальность не может выходить за пределы того, что мы можем знать, и соединять такую эпистемическую зависимость с взглядом, согласно с которому наши убеждения делаются истинными на основе реальности, а не других убеждений.

56

Опция H не может считаться формой реализма из-за онтологической зависимости. Однако, можно верить, что реальность все еще за пределами нашего эпистемического схватывания и, следовательно, что наши убеждения о мире делаются истинными миром.

57

Я не утверждаю, что эта таблица сама по себе является исчерпывающей и не может расширяться. Однако очевидно, что для того, чтобы некая опция считалась истинной формой реализма, она должна обладать онтологической независимостью независимо от того, утверждается эпистемическая независимость или отрицается (как в А, В, Е и F). Однако, те опции, которые отрицают онтологическую независимость, в общем случае не принадлежат спектру реализма, но подходят близко к идеализму или анти-реализму, соответственно. Как мы видели, это не значит, что эти опции являются неясными сами по себе, они просто не представляют формы реализма. Теперь, когда все нереалистические опции исключены из картины, нетрудно будет классифицировать метафизический не метафизический реализм. Все формы неметафизического реализма должны как минимум придерживаться онтологической независимости и эпистемической зависимости (A, F). Напротив, все формы метафизического реализма должны придерживаться как минимум онтологической и эпистемической независимости (В, Е). Преимущество того, чтобы относить опцию А к формам неметафизического реализма вместо анти-реализма, состоит в том, что неметафизический реализм придерживается онтологической независимости, в то время как анти-реализм нет. Следовательно, согласно примененным критериям, формы реализма из группы А являются подлинными формами реализма.

Я не утверждаю, что эта таблица сама по себе является исчерпывающей и не может расширяться. Однако очевидно, что для того, чтобы некая опция считалась истинной формой реализма, она должна обладать онтологической независимостью независимо от того, утверждается эпистемическая независимость или отрицается (как в А, В, Е и F). Однако, те опции, которые отрицают онтологическую независимость, в общем случае не принадлежат спектру реализма, но подходят близко к идеализму или анти-реализму, соответственно. Как мы видели, это не значит, что эти опции являются неясными сами по себе, они просто не представляют формы реализма. Теперь, когда все нереалистические опции исключены из картины, нетрудно будет классифицировать метафизический не метафизический реализм. Все формы неметафизического реализма должны как минимум придерживаться онтологической независимости и эпистемической зависимости (A, F). Напротив, все формы метафизического реализма должны придерживаться как минимум онтологической и эпистемической независимости (В, Е). Преимущество того, чтобы относить опцию А к формам неметафизического реализма вместо анти-реализма, состоит в том, что неметафизический реализм придерживается онтологической независимости, в то время как анти-реализм нет. Следовательно, согласно примененным критериям, формы реализма из группы А являются подлинными формами реализма.

Я не утверждаю, что эта таблица сама по себе является исчерпывающей и не может расширяться. Однако очевидно, что для того, чтобы некая опция считалась истинной формой реализма, она должна обладать онтологической независимостью независимо от того, утверждается эпистемическая независимость или отрицается (как в А, В, Е и F). Однако, те опции, которые отрицают онтологическую независимость, в общем случае не принадлежат спектру реализма, но подходят близко к идеализму или анти-реализму, соответственно. Как мы видели, это не значит, что эти опции являются неясными сами по себе, они просто не представляют формы реализма. Теперь, когда все нереалистические опции исключены из картины, нетрудно будет классифицировать метафизический не метафизический реализм. Все формы неметафизического реализма должны как минимум придерживаться онтологической независимости и эпистемической зависимости (A, F). Напротив, все формы метафизического реализма должны придерживаться как минимум онтологической и эпистемической независимости (В, Е). Преимущество того, чтобы относить опцию А к формам неметафизического реализма вместо анти-реализма, состоит в том, что неметафизический реализм придерживается онтологической независимости, в то время как анти-реализм нет. Следовательно, согласно примененным критериям, формы реализма из группы А являются подлинными формами реализма.

58

4. Заключительные замечания: расширение классификации

59

Кантовская классификация форм реализма является значимым философским достижением. Канту удалось предложить [классификацию] форм реализма на основании набора критериев, которые, хотя он и не называл их онтологическим, эпитсемическим и истинностным критерием, могут быть точно распознаны в его анализе типов реализма³². Эти критерии до сих пор используются для того, чтобы структурировать теоретические опции, которые допускаются формами реализма и, тем самым, упорядочить их. Способ, которым проблема рассматривается в современных дискуссиях, является ясным доказательством присутствия в них кантовского методологического подхода³³. Конечно, существующие сходства в понимании и анализе реализма сами по себе не показывают, что современная философия отсылает непосредственно назад к Канту. Но тот факт, что в существе своем современные дискуссии о реализме используют те же самые критерии, которые использовал Кант, не может быть оставлен без внимания. С другой стороны, кантовское влияние на современные дискуссии ограничено, так как очевидным контраргументом к этому наблюдению может выступить замечание о том, что те формы реализма, которые Кант рассматривает, ограничены потому, что число критериев, которые он применяет, слишком мало для того, чтобы иметь возможность ухватить все формы реализма, обсуждающиеся в современных дискуссиях. Это опасение довольно обосновано. Кантовский взгляд на реализм ограничен, так как он покрывает лишь метафизические и неметафизические формы. Дела обстоят так потому, что Кант верил, что можно будет продемонстрировать истинность эмпирического (неметафизического) реализма посредством непрямого доказательства, то есть, посредством демонстрации того, что эмпирический и трансцендентальный реализм исключают друг друга и что при этом трансцендентальный (метафизический) реализм ложен, так как имеет скептические и антиномические следствия. Кант не осознавал, что, как показывают современные дискуссии, существуют альтернативные подходы к вопросу о реализме, которые не подпадают под его классификацию³⁴, такие, как анти-реализм, нон-реализм, теория ошибки, квиэтизм и т.д. Также кантовская классификация рассматривает только существование, эпистемический доступ и истинность, но при этом игнорирует измерение свойств в том смысле, что некоторые формы реализма могут допускать, что есть, например, некоторый класс свойств объектов, который является эпистемически зависимым, в то время как другие формы реализма этого не допускают. Как я уже говорил ранее, нельзя ожидать от Канта предвосхищения всех релевантных аспектов реализма. Но расширение или модификация списка критериев, которые он применяет, так, чтобы туда можно было включить недостающие формы реализма, не выглядит невозможными. Демонстрация того, как этот [проект] выглядел бы в деталях, лежит за пределами задачи этой работы. Моя цель была скорее в том, чтобы показать, что современные дискуссии о реализме в действительности в долгу у кантовской методологии классификации форм реализма³⁵

32. В этом отношении, я согласен с Абелой (Abela,2002, p. 6), и Мораном (Moran, 2000, p. 75).

33. Помимо Даммита и Патнема ярким примеров этого является великолепная статья Миллера “Реализм” в “Стенфордской энциклопедии философии” (Miller, 2016). То, что я называл в этой работе кантовскими онтологическим, эпистемическим и истинностным критериями, для Миллера является “измерениями” “существования”, “независимости” и вопроса об “истине”, которые он использует для того, что эксплицировать “множество форм, которые может принимать реализм”.

34. Ср. (Miller, 2016). Хотя Кант мог бы ответить, что эти подходы нерелевантны, так как на самом деле не касаются проблемы.

35. Я представил ранние версии этой статьи в Граце, Гёттингене, Берлине, Арусе, Франкфурте, Дортмунде, Утрехте и Бонуме. Я благодарю моих коллег по департаменту – Франка Хоффмана, Энди Орландо, Свена Сайденталя и, за обсуждение таблицы реализмов, Ханнеса Фрайзлера за полезное обсуждение. Я также благодарен двух анонимных рецензентов этого журнала

Кантовская классификация форм реализма является значимым философским достижением. Канту удалось предложить [классификацию] форм реализма на основании набора критериев, которые, хотя он и не называл их онтологическим, эпитсемическим и истинностным критерием, могут быть точно распознаны в его анализе типов реализма32. Эти критерии до сих пор используются для того, чтобы структурировать теоретические опции, которые допускаются формами реализма и, тем самым, упорядочить их. Способ, которым проблема рассматривается в современных дискуссиях, является ясным доказательством присутствия в них кантовского методологического подхода33. Конечно, существующие сходства в понимании и анализе реализма сами по себе не показывают, что современная философия отсылает непосредственно назад к Канту. Но тот факт, что в существе своем современные дискуссии о реализме используют те же самые критерии, которые использовал Кант, не может быть оставлен без внимания. С другой стороны, кантовское влияние на современные дискуссии ограничено, так как очевидным контраргументом к этому наблюдению может выступить замечание о том, что те формы реализма, которые Кант рассматривает, ограничены потому, что число критериев, которые он применяет, слишком мало для того, чтобы иметь возможность ухватить все формы реализма, обсуждающиеся в современных дискуссиях. Это опасение довольно обосновано. Кантовский взгляд на реализм ограничен, так как он покрывает лишь метафизические и неметафизические формы. Дела обстоят так потому, что Кант верил, что можно будет продемонстрировать истинность эмпирического (неметафизического) реализма посредством непрямого доказательства, то есть, посредством демонстрации того, что эмпирический и трансцендентальный реализм исключают друг друга и что при этом трансцендентальный (метафизический) реализм ложен, так как имеет скептические и антиномические следствия. Кант не осознавал, что, как показывают современные дискуссии, существуют альтернативные подходы к вопросу о реализме, которые не подпадают под его классификацию34, такие, как анти-реализм, нон-реализм, теория ошибки, квиэтизм и т.д. Также кантовская классификация рассматривает только существование, эпистемический доступ и истинность, но при этом игнорирует измерение свойств в том смысле, что некоторые формы реализма могут допускать, что есть, например, некоторый класс свойств объектов, который является эпистемически зависимым, в то время как другие формы реализма этого не допускают. Как я уже говорил ранее, нельзя ожидать от Канта предвосхищения всех релевантных аспектов реализма. Но расширение или модификация списка критериев, которые он применяет, так, чтобы туда можно было включить недостающие формы реализма, не выглядит невозможными. Демонстрация того, как этот [проект] выглядел бы в деталях, лежит за пределами задачи этой работы. Моя цель была скорее в том, чтобы показать, что современные дискуссии о реализме в действительности в долгу у кантовской методологии классификации форм реализма35

ГОСТ	Хайдеманн Д. Кант и формы реализма (пер. М.Д. Евстигнеева) // Трансцендентальный журнал. – 2021. – T. 2. – Выпуск 1. URL: https://transcendental.su/s271326680015836-9-1/. DOI: 10.18254/S271326680015836-9
MLA	Heidemann, Dietmar "Kant and the Forms of Realism (Translated by M. Evstigneev)." Studies in Transcendental Philosophy. 2.1 (2021). DOI: 10.18254/S271326680015836-9
APA	Heidemann D. (2021). Kant and the Forms of Realism (Translated by M. Evstigneev). Studies in Transcendental Philosophy. vol. 2, no. 1 DOI: 10.18254/S271326680015836-9